Заговор Мерлина

— Значит, мне следует называть вас «дедушка Гвин»? — уточнила я.

— Зови, если хочешь, — ответил он; по-моему, ему было все равно.

— А можно, я тоже буду вас так называть? — спросил Грундо.

Дед смерил Грундо долгим, задумчивым взглядом, как будто спрашивая себя о том, кто его родители.

— Полагаю, ты тоже имеешь на это право, — ответил он наконец. — А теперь скажите мне: что каждый из вас знает об Уэльсе?

Что касается меня, то честнее всего было бы ответить: «Немного». Но этого, пожалуй, говорить не стоило. На выручку мне пришел Грундо — вот когда я обрадовалась, что взяла его с собой! Читать Грундо трудно, поэтому, когда на уроках что-то рассказывают, он слушает гораздо внимательнее, чем я. Так что он действительно многое знает.

— Уэльс делится на кантрефы, — сказал он, — каждым из которых управляет один из меньших королей, а Пендрагон — верховный король всего Уэльса. Пендрагон правит Законами. Я знаю еще, что у вас тут другая система законов, но я не знаю, как она действует.

Вид у моего деда сделался почти одобрительный.

— А что означает титул верховного короля? — спросил он.

Это было все равно как на уроке, но, по крайней мере, ответ на этот вопрос я знала.

— Сын дракона, — ответила я. — Потому что говорят, будто в сердце Уэльса гнездится дракон.

Ответ, похоже, оказался неверным. Мой дед холодно ответил:

— Ну да, отчасти. «Пендрагон» — это титул, данный ему англичанами. На самом-то деле это должен был быть титул английского короля, но англичане о своих драконах давно позабыли.

— В Англии драконов нет! — возразила я.

Дед взглянул в мою сторону с суровым неодобрением.

— Это неправда. Или ты ни разу не слышала о красном и белом драконах? В прошлом были времена, когда между ними происходили великие битвы — до того, как на Островах Блаженных водворился мир.

Но я просто не могла удержаться и продолжала говорить глупости.

— Но это же всего лишь метафора! — возразила я. — Это означает, что валлийцы и англичане воевали друг с другом.

Его черные брови на мраморном лбу слегка приподнялись. Никогда еще не видела, чтобы человек выразил такое глубокое презрение, затратив так мало усилий. Он отвернулся от меня и снова посмотрел на Грундо.

— В Англии несколько драконов, — сказал он ему. — Белый — всего лишь величайший из них. Говорят, что еще несколько драконов есть в Шотландии, как в водах, так и в горах, но мне лично об этом ничего не известно.

Грундо смотрел на него как завороженный.

— А как насчет Ирландии? — спросил он.

— Ирландия, — сказал мой дед, — по большей части плоская и слишком зеленая, неподходящее место для драконов. Если они когда-то там и водились, святой Патрик их всех изгнал. Но вернемся к законам Уэльса. У нас нет таких судей, как у вас. Суды созываются по необходимости…

И он пустился в длинные объяснения. Грундо по-прежнему слушал как зачарованный. Я сидела и разглядывала их обоих. Грундо — бледный, конопатый, с длинным носом, а мой дед похож на классическую античную статую. У деда нос тоже довольно длинный, но при этом все его лицо настолько пропорциональное, что этого как-то не замечаешь. И голоса у обоих низкие, только у Грундо — хриплый и скрежещущий, а у моего деда — звучный и раскатистый.

«Они нашли друг друга!» — подумала я. И снова порадовалась, что захватила с собой Грундо.

В то же время я начала понимать, в чем была беда моей матери. Если бы мой дед был просто холодный, жесткий и неприветливый, все было бы куда проще: она могла бы ненавидеть его, да и дело с концом. Но беда в том, что дед, помимо всего прочего, был из тех людей, кому хочется угодить. Было в нем некое особое величие, которое внушало мучительное желание добиться, чтобы он думал о тебе хорошо. Вскоре мне уже отчаянно хотелось, чтобы он прекратил разговаривать с одним только Грундо и обратил внимание на меня — или, по крайней мере, не относился ко мне с таким неодобрением. Наверное, мама чувствовала то же самое. Но я понимала, что, как бы она ни старалась, с точки зрения своего отца она была чересчур мягкосердечна и эмоциональна, и потому он обращался с ней с крайним презрением. Меня он презирал за другое. Я сидела за столом, и мне было мучительно больно от осознания того, что я — придворная с головы до ног и что я изящна, хорошо воспитана и приучена оценивать людей с первого взгляда, так, чтобы иметь возможность использовать их недостатки; и я видела, что мой дед не испытывает к таким людям, как я, ничего, кроме презрения. Это было действительно обидно. Грундо, может, и странный, но он не такой, как я, и моему деду он понравился.

И я испытала огромное облегчение, когда нам наконец разрешили встать из-за стола и выйти из этой высокой холодной комнаты. Дед вывел нас наружу через парадную дверь, навстречу яркому солнцу и чистому, холодному воздуху. Пока я стояла, моргая на солнце, дед спросил у нас:

— Как вы думаете, где лежит красный дракон?

Мы с Грундо переглянулись — и неуверенно указали в сторону самых далеких бурых гор, вытянувшихся на горизонте туманной зубчатой цепью.