Заговор Мерлина

Описать это сложно. Нельзя сказать, что я что-то «унюхал» или «ощутил», но это было и то и другое сразу. И еще вроде бы легкий ветерок повеял вдоль тропы. Как будто его вызвали мои мысли о Романове. Но никакого ветерка на самом деле не было. Сырой воздух оставался абсолютно неподвижным. И тем не менее я вдруг почуял, что Романов проходил по этой самой тропе по дороге в свой неведомый дом.

— Ну, он же сам сказал, чтобы я пришел к нему, если за мной будет охота! — сказал я вслух. — Вот я и приду.

Я встал на ноги и принялся на ощупь пробираться по тропе.

В течение какого-то времени — не знаю, долго ли, коротко ли, — это было ужасно. Тьма стояла непроглядная. Я видел небо над головой, между скальными стенами, но небо было почти таким же темным, как и сама тропа. На нем не было ни звезд, ни луны, ничего, так что видеть оно мне совсем не помогало. Оставалось только продвигаться на ощупь, растопырив руки. Правой я вел вдоль влажной, неровной каменной стены, а левую вытянул перед собой и поводил ею из стороны в сторону, на случай, если впереди окажется выступ скалы. О том, что еще там может оказаться, мне даже думать не хотелось. Все время слышались какие-то звуки: то влажное чавканье, от которого становилось страшно, что мои пальцы в любую секунду могут уткнуться во что-то огромное и слизистое, то поскрипывание, то сухое хлопанье. Последнее было хуже всего. Каждый раз, как слышалось это хлопанье, волосы у меня на затылке вставали дыбом и оттягивали воротник.

Тропа под ногами тоже была неровной. Я спотыкался о камни, которых не видел, оступался и поскальзывался на подъемах и спусках. Несколько раз довольно сильно ушибся, но так и не понял обо что. Я наступал в лужи, и грязный щебень хрустел у меня под подошвами, я промочил и натер ноги, и, главное, я совершенно не представлял, что ждет впереди.

А потом пошел дождь.

— Только этого не хватало! — простонал я.

Это был холодный проливной дождь, я в несколько секунд промок до нитки, вода струилась у меня по лицу, волосы слиплись острыми сосульками и лезли в глаза. У меня застучали зубы, такая была холодрыга. Но, хотите верьте, хотите нет, от дождя стало лучше. Звуки утихли, как будто издававшим их тварям дождь тоже пришелся не по вкусу, и вскоре я уже не слышал ничего, кроме шума дождя, падающего на камни, плещущего в лужах и струящегося по скалам. А из-за того, что по скалам струилась вода, они начали слегка поблескивать в слабом свете, падающем с неба, и лужи тоже чуть-чуть блестели, так что мне хоть сделалось видно, что впереди. Я откинул волосы со лба и зашагал быстрее.

Наконец ливень перешел в мелкую морось, и мне показалось, что начало немного светать. Я уже видел тропу, вьющуюся впереди по расщелине в скалах. Все острые грани были слегка очерчены серебристо-голубым. А потом впереди послышались звуки. Не такие, как раньше. Это было больше похоже на удары и крики.

Я пошел вперед очень медленно и осторожно, приставляя ногу к ноге и прижимаясь плечом к правой стене, чтобы иметь возможность заглядывать за каждый угол, прежде чем я его обойду. Впереди было что-то огромное и живое, и оно орало во всю глотку.

Миновав третий поворот, я начал разбирать слова.

— Вспашем поля и засеем мы их динамитом! — услышал я. А потом, после следующего поворота: — Добрый король Венцеслав взглянул в последний раз — а в первый раз он когда взглянул? — на славный пир Стефана!

Я едва не заржал, однако шел вперед по-прежнему очень осторожно. Вокруг становилось все светлее, а спереди по-прежнему доносились вопли. Пением это назвать было нельзя. Все мелодии были перевраны до неузнаваемости. Наконец я миновал последний поворот и увидел того, кто издавал весь этот шум.

Это был тощий, седой старый пьяница. Он сидел, привалившись к выступу скалы, и пел во все горло. Когда я осторожно выглянул из-за поворота, он орал: «Скала веков, разверзнись предо мно-ою!» — и держал в трясущихся старческих ладонях маленький голубой огонек. Огонек ярко освещал его одежду и играл на мокрых скалах и его морщинистом лице с раззявленным ртом. Когда я выглянул из-за угла, он приподнял огонек повыше и вскричал:

— Выходите, выходите оба! Или у меня просто в глазах двоится? Выходите, чтобы я мог хорошенько разглядеть вас обоих! Не прячьтесь там по углам!

Я вышел и остановился перед ним. Он выглядел вполне безобидным. Никогда еще не видел, чтобы человек был настолько пьян — даже мои приятели, когда выжрали все папино виски, и то были потрезвее. В таком состоянии этот тип никому вреда причинить не мог. Он видел-то меня и то с трудом. Он нетвердой рукой протянул в мою сторону голубой огонек и прищурился, вглядываясь. Я думал, что этот огонек — что-то типа специальной уличной свечки или фонарик вроде тех, которыми пользовались Арнольд и компания, но нет. Это оказался просто язычок голубого света, танцующий прямо у него на ладони.

— Я пьян! — сообщил старик. — Нажрался в зюзю. Никогда не мог ходить этими путями, если сперва не нажрусь. Слишком страшно. Вот ты — тебе страшно?