Заговор Моцарта

Он открыл футляр, и на колени упал желто-серебряный компакт-диск, под которым обнаружился еще один — с надписью «CD-Recordable». Ниже торопливыми каракулями нацарапано: «Ли, ни в коем случае не пользуйся этим диском. Спрячь его подальше. Я еду домой. Олли».

— Что за черт! — Ли нажала кнопку на панели управления, включив плеер. — Давай послушаем.

— Это не аудиодиск, — ответил Бен. — Нам понадобится компьютер.

Через час они уже сняли номер в ближайшей гостинице на имя мистера и миссис Коннорс. По дороге Бен заскочил в магазин, и теперь на столике в номере стоял новый ноутбук. Дисковод тихонько зажужжал, и через несколько секунд на экране появилось окошко. Пока диск загружался, Бен достал из бара две крохотные бутылочки шотландского виски и вылил их в один стакан.

— Похоже, здесь собраны фотографии, которые Оливер сделал в Европе, — сказала Ли, разглядывая экран. — Это фотодневник путешествия.

Бен нахмурился.

— Зачем бы Оливеру класть фотодиск в футляр с оперой Моцарта?

— Понятия не имею.

Ли открыла файл, и на экране появился старик лет семидесяти с лишним. Хотя бледное лицо покрывали глубокие морщины, в глазах светился живой огонек. За спиной стоял большой книжный шкаф — на корешках можно было разобрать имена известных композиторов: Шопен, Бетховен, Элгар.

— Кто этот старик? — спросил Бен.

— Не знаю.

Ли открыла другой файл: здание из белого камня с куполообразным верхом и классическим фасадом, напоминающее небольшой храм или монумент.

— А вот это я узнаю, — сказала Ли. — Гробница Данте в итальянском городе Равенна. Я там была.

— Зачем Оливера понесло в Италию, если он искал материалы в Вене?

— Понятия не имею.

— Может, Моцарт долго жил в Италии?

Ли задумалась.

— Если я ничего не путаю, то в подростковом возрасте он вроде бы провел какое-то время в Болонье. А потом бывал в Италии разве что наездами.

— Ладно, давай смотреть дальше.

На следующей фотографии Оливер обнимал двух красоток на какой-то вечеринке. Девушки целовали его в обе щеки, а он весело поднимал бокал, глядя в камеру.

Еще один снимок с той же вечеринки: Оливер сидит за пианино, рядом — молодой человек лет двадцати пяти, они играют в четыре руки. Оливер довольно смеется — похоже, им там весело. Вокруг пианино стоят женщины в вечерних платьях, с бокалами в руках, наблюдают за игрой Оливера, улыбаясь ему и друг другу. Все лица светятся от счастья — очень удачный снимок довольных жизнью людей…

Ли расстроилась и торопливо открыла следующий файл: засыпанный снегом поселок, заснеженные деревья и горы на заднем плане.

— Швейцария, что ли? — озадаченно нахмурилась она.

— Возможно. А может, Австрия.

Судя по дате, указанной в информации о файле, снимок сделан за три дня до смерти Оливера.

— Все равно непонятно, — вздохнула Ли.

Оставив Ли просматривать остальные файлы, Бен сел на кровать и одним глотком осушил стакан виски. Поверх газетных листов на кровати были разложены обугленные остатки документов из архивной коробки. Он осторожно перебирал листки — на одном почерневшие края осыпались. Под ним оказался обрывок документа, сильно отличавшегося от остальных: огонь местами прожег бумагу, и написанный от руки текст на немецком было трудно различить. Несколько бессвязных фраз ничего не говорили Бену…

И вдруг дыхание перехватило. Письмо Моцарта! То самое, которое нашел Ричард Ллуэллин. На мгновение ему показалось, что он держит в руках оригинал… Нет, это всего лишь ксерокопия.

Оливер так часто рассказывал историю находки, что Бен помнил ее наизусть.

Много лет назад мастерская Ллуэллина по реставрации антикварных пианино находилась на оживленной улице в центре Билт-Веллс. Когда Маргарет Ллуэллин умерла, Ли было тринадцать, а Оливеру — семнадцать. С тех пор жизнь Ричарда Ллуэллина покатилась под уклон — вместе с его бизнесом. Избыток алкоголя сказывался на качестве работы, и клиентов поубавилось. И вот однажды на чердаке старого дома Ричард Ллуэллин нашел дряхлое фортепьяно, сделанное в начале девятнадцатого века знаменитым венским мастером Йозефом Бомом. В Англию инструмент привезли в тридцатые годы двадцатого века, а потом надолго забросили. Многие части были повреждены древоточцем, и требовалось приложить немало усилий, чтобы привести фортепьяно в порядок. Но даже в этом удручающем состоянии оно было восхитительно, лучшего инструмента в руки Ллуэллину никогда в жизни не попадало, и он уже предвкушал цену, которую удастся выручить за него на аукционе, — тысяч десять фунтов, если не больше.

Забыв про портвейн и херес, Ричард принялся за работу.

Одна из ножек оказалась полой, и в ней обнаружился свернутый в трубку документ, старый и пожелтевший. Перевязанное ленточкой письмо было написано по-немецки и датировано ноябрем тысяча семьсот девяносто первого года.

При виде подписи Ричарда чуть удар не хватил: он держал в руках последнее сохранившееся письмо Вольфганга Амадея Моцарта, написанное всего за несколько недель до смерти. Непонятно, как оно очутилось в ножке фортепьяно, да и какая разница. Ллуэллин понял, что обнаружил историческое сокровище, которое перевернет его жизнь.