Заговор Мурман-Памир

Лицо Бенора сгорало каким-то внутренним, еле чувствуемым огнем, кожа стала прозрачной, тонкой. В потоке ослепительного солнца, в котором он, жмурясь, стоял, и лицо его, и рыжие волосы казались плывущими, тонкими. Вот-вот все это рассыплется. Но глаза, глубоко запавшие, были всегдашними, насмешливыми и бегающими.

— Малярия! Видите — таю! Безобразие, впрочем, плевать! Я в командировке! Ваши похождения знаю!

И сразу к делу.

— Вот что! Вы сегодня летите в Перовск? Лечу с вами! Все равно вам на Ильюшке ехать!

— В Перовск, в самое-то малярийное гнездо? — сказал кто-то из присутствующих.

— Что же делать? Ведь надо же, надо же, по этому делу, вы знаете… Лучше уже перелететь, чем по болотам тащиться!

— Я буду очень рад, — сказал Бурундук.

Приготовления шли.

— Надо прекратить на две недели все частные телеграммы из Ташкента в Москву, а от меня пошлите несколько срочнейших строк.

— А в Самаре, да Пензе с телеграммами ничего не стрясется? Связь как будто еще есть, но…

— Бейте и по радио одновременно!

Бурундук набросал несколько слов на клочке бумаги.

Сели в аппарат, мальчик свернулся клубком. Бенор дрожал, кутался и ловил дрожащей рукой руку Бурундука.

Бурундук не очень удовлетворял его любопытству. Больной, в бреду, болтать что-нибудь будет! Не надо!

Звезды окружили аэроплан. Луна так блестела на шлеме и куртке авиатора, что лицо его казалось срезанным ото лба, казалось треугольной игральной картой, поворачивающейся в пустоте. Внизу темная бескрайняя степь бежала, словно темная материя на ткацком станке.

Пролетели пески, степи, бесконечные болота и разливы в низовьях Сыр-Дарьи.

На рассвете пилот показал рукой вниз и направо. Черной ниточкой скорый поезд перебирался по разливам. Обогнали и пои первых лучах солнца застопорили в Перовске.

— Прощайте!

Через полчаса Бурундук занял купэ в служебном вагоне. Было довольно просторно и спокойно. Соседнее купэ занимал какой-то низенький китаец с нашивками, почти не показывавшийся во всю дорогу.

Дорваться в Москву до 10-го! В Самаре бы не застрять! Что там еще за чертовщина? — Бурундук верил в два икс, верил в Мурман-Памир, ждал 10-го больших событий и чувствовал страшную ответственность на своих плечах.

В дороге отдохну. Но не тут-то было.

События и в дороге сыпали, как телеграфные столбы за окном скорого.

— Нехороший человек тот китай, — сказал Садык-Джан.

— Глаз у него плохой.

Бурундук задремал.

Проехали Аральское, проехали песчаные барханы.

Ночью поезд бежал к Муходжарам. Здесь китаец стал на каждом разъезде выходить на площадку и стоял, посвистывая, а потом уходил, лицо подергивалось злой гримасой.

Но на одном из разъездов (было уже близко к рассвету) какой-то киргиз соскочил с лошади и стал с китайцем шептаться. Садык давно уже не спускал глаз с китайца. Теперь ему удалось расслышать только одно непонятное слово: «Бер-Гогур».

Садык разбудил Бурундука. Бурундук задумался:

— Бер-Гогур, говоришь? Стой-ка!

Бурундук смотрел в путеводитель.

— Станция через несколько пролетов на Муходжарском перевале, в пустынной местности.

Заглянули в купэ китайца. Оно было заперто изнутри, но пусто. Окно открыто. Неужели он удрал в окно? Что-то подозрительно и отдаленно кого-то напоминающее было в этом китайце.

Бер-Гогур.

Комендант поезда нашел разгадку.

— Я почти убежден, что готовится нападение на поезд. Здесь бродят банды. Вызовем броневик и проедем в полном порядочке.

Броневик пустили в нескольких верстах за поездом. В багажном вагоне поставили пулеметы.

Въехали в Муходжары. С громом катились каменные круглые горушки во все стороны. Поезд извивался гремучей змеей. Солнце только что взошло. Но в редком струящемся воздухе высот и просторов все было резко и вместе спутано. Свет на восходе бил фонтаном, солнца было много, красное, черное, зеленое, здесь, тут, там. Все расплывалось.

У Бер-Гогура раздались тревожные свистки. Рельсы были разобраны. Поезд стал. Между скалами скакало несколько десятков человек. Их встретили пулеметом. Подскочивший броневик встал на закруглении и взял нападавших под продольный огонь. В степь и на склоны полетело несколько легких снарядов. Стекла дребезжали. Бурундук смотрел в полевой бинокль. Банда рассыпалась. Но китайца среди бандитов не было видно.

— Чувствую, что подлец в поезде, — подумал Бурундук.

И действительно — «подлец» был в поезде.

Достаточно было Бурундуку закрыть на секунду глаза, как сейчас же начиналось.

Кто-то ходил по служебному вагону, кого-то разыскивая, что, собственно, совершенно не полагалось.

Впирали какие-то корзины.

На завороте, когда солнце светило на поезд сбоку, на тени вагона, бежавшей по степи, ясно вырисовалась фигура человека на крыше как раз над окном Бурундука.

— Откуда они? И кто они? Ханымцы не могли пронюхать о моем отъезде. Ведь не могли же они доехать быстрее аэроплана?

Однако, надо эти шуточки прекратить.

Купэ наглухо закрыли, у дверей поставили красноармейца, вагон очистили, посадили по углам вагона еще двух красноармейцев, тоже на площадках. Стало спокойнее.