И ровно через полтора часа тёмно-синий «харриер», просигналив, лихо затормозил рядом с поникшим «чайзером». Из распахнутой двери сначала повеяло дорогим парфюмом, а потом появился молодой полноватый брюнет, совсем не похожий на Алексея Ивановича. Выглядел вполне стильно — лёгкие голубые брюки, в розовую полоску рубашка и вишнёвые итальянские сандалии на босу ногу.
— А я как раз друга в аэропорт отвозил, и дай, думаю, поеду навстречу… Как знал, что рыдван твой гикнется. Согласись, папа, это был только вопрос времени, давно надо было поменять машину… Сколько раз предлагал! — весело частил брюнет.
— Да что сразу менять? Надо сначала выяснить, что с ней, — не соглашался старший Пустошин.
— Ты что, не видишь, шатун уже вылез, как говорят механики: показал братскую руку. Папа, машина ремонту не подлежит! Ты забыл, какого она года? Ей почти тридцать лет, папа! Я её из Сиэтла когда привёз? На ней лет десять подростки в Штатах гоняли, и ты какой год уже катаешься. Ушатали старушку!
— На ней и дальше можно ездить. Только подремонтировать и… У меня же с ней не было проблем! — гнул своё Алексей Иванович.
— Да, согласен, двигатель у неё классный, но это — все! Понимаешь — все! Ей полный каюк! Отбегала своё!
— А если купить новый двигатель? — всё никак не мог поверить очевидному Алексей Иванович. — Ты посмотри, салон какой, велюр как новый…
— Проще на её документы подобрать конструктор… такой же «чайзер», только уже в сотом кузове. Но зачем? Надо купить другую машину, и я тебе столько раз предлагал. Предлагал?
— Нет у меня денег на машину, — вскинулся Алексей Иванович.
— Я тебе куплю, я. Или вот своего «хорька» отдам.
— Эту, что ли? Куда мне! Я же не смогу её содержать…
— Об этом поговорим потом, а сейчас некогда. Пересаживайтесь в машину и поедем, — подгонял младший Пустошин.
— А как же… — начал было Алексей Иванович.
— Твою оставим здесь! Потом как-нибудь разберешься с гаишниками, утилизацию оформишь, с регистрации снимешь… Правильно я говорю? — обернулся он к незнакомцу. Тот, улыбнувшись, развел руками: не ему решать.
— Так что, мы бросим её прямо здесь? — продолжал упрямиться Алексей Иванович.
— Да, прямо здесь, — терпеливо как ребёнку объяснял сын отцу. — Папа, ты меня удивляешь! Что ты за неё уцепился? Это только в советское время человек за всю жизнь имел одну машину, и то катафалк напоследок… Не переживай, экология не пострадает, на обратном пути заберешь.
Пустошин-младший только забыл добавить: если машину аборигены не разберут на части. Ведь в тех краях по обеим сторонам трассы такие брошенные машины были не редкость. И большинство из них были оставлены не после аварий, а вот так, застучало, заклинило, а ремонтировать нет резона, проще купить другую. Брошенная машина и трех дней не простоит, подъедут мужички, разберут в полчаса и всё — нет японочки — только её железный скелет останется лежать в кювете. О, сколько разнообразных автомобильных креслиц стоит там по окрестным домам… Правда, всё это было в те достославные времена, когда зависть к успехам соседней страны ещё не застила разум в иных головах.
Растерявшийся Алексей Иванович принялся, было, что-то перетаскивать из своей машины в «харриер» сына, но тот стал убеждать, что кроме фонаря, госномера и талона техосмотра ничего брать не надо. И тут же, достав отвёртку, стал свинчивать белую табличку. А отец всё суетился, приговаривая: да как же так, машина, мол, ещё вполне, вон какой салон чистый, велюр даже не потёрт, давай её на буксире переправим во Владивосток. Алексею Ивановичу было неловко за пристрастие к своему имуществу, да ещё при таком свидетеле, но взять и оставить машину, что два часа назад резво так бегала, было выше всяких сил.
— Все, папа, оставляем, слышишь? Только во Владике не хватало такого барахла, — садясь за руль, отрезал младший Пустошин. — Ну, вы садитесь, или как? Поехали, поехали, мужики!
Алексей Иванович ещё с минуту смотрел в окно, будто прощался со своей ласточкой, а потом, спохватившись, представил сына.
— Это, значит, Юра — сын…
— Не забудь добавить, Юрий Алексеевич. В честь Гагарина называли.
— Ну, Гагарин из тебя не получился! А это товарищ со мной издалека… у нас дело во Владивостоке…
— А звать-то товарища как? — улыбнулся в зеркало Юра.
— Эээ… — повернул голову к подопечному Пустошин: мол, как вас теперь называть? — Анатолий, Анатолием и звать! Вот! — И скосил глаз: правильно я сказал?
«Ну, Алексей Иванович! Вы же говорили: никаких имен…»
— Ты всё такой же, папа! — хмыкнул Юра.
— Какой такой? — вскинулся старший Пустошин.
— Неугомонный, неугомонный, вот какой! Всё-то тебе больше всех надо, всё-то ты, Алексей Иванович, хлопочешь… Как там мать, как Ленка, племянники мои? А зятёк? Всё нормально?
— С утра было нормально, но вот… — начал рассказывать Алексей Иванович, но Юра, не дослушав, уже отвлёкся.