Заговор обезьян

— Ну, тогда держи, есть у меня одна визиточка, — порылся в карманах Кирилл Михайлович и вытащил карточку. — Человек солидный, серьёзный, а потому занятой. Ну, Алексей Иванович, не прощаюсь! Жду, приходи пораньше, Ирина моя рада будет. На дачу ко мне съездим, заночуем там, покажу, какой у меня женьшень растёт! За баней целых два рядка, и такой ядрёный! Ну, всё! Побежал я, а то на встречу опоздаю. Да и материал надо сдать!

— Ты в штате работаешь?

— Стрингером пришлось на старости лет заделаться. И, скажу тебе, испытываю большой душевный подъем… А что за дело у тебя, что-то серьёзное?

— Серьёзней некуда, Кирилл, — заверил Пустошин. И вдруг ни с того ни сего снова рассмеялся.

— А ну тебя к чёрту! — открыл дверцу машины журналист, но, обернувшись к незнакомцу, наставительно проговорил:

— Вы понаблюдайте за старшим товарищем и, если что, сообщите сыну: чудит, мол, папаша!

— Хорошо, хорошо, — пообещал человек за газеткой.

Алексей Иванович вслед за приятелем выбрался из машины, но, распрощавшись с ним, нагнулся и тихо спросил: «Вернуть?» Беглец покачал головой: не надо! Он и сам не знал, что надо, а что нет. Он додумает потом, не сейчас. Сейчас башка раскалывается…

А Пустошин, усевшись за руль, добродушно хмыкал.

— Ну, старый! Совсем нюх потерял. Такая сенсация за спиной сидела, а он, как глухарь, токует о своём, ничего не замечает. А вы на его слова не обращайте внимания!

— Ну, почему же! Имеет полное право, — поспешил заверить беглец. Ему ли обижаться? Он и сам скор на определения, ещё как скор…

— А вы говорите, не узнают, мол, вас… А всё почему? Да собой все заняты! Эх, Кирилл Михайлович, Кирилл Михайлович, уем я тебя по полной программе и очень скоро. А может, и правда, съездим к сэру консулу? До гостиницы «Версаль» рукой подать…

— Игра не стоит не только свеч, но и бензина…

— Да почему же? Не всё ли равно — генеральное или почётное?

— Ваш товарищ как раз и отметил эту разницу.

— А! Ну, эту разницу и я понимаю, — усмехнулся Пустошин. — Значит, подождём до вторника? — и, помолчав, вдруг развернувшись, предложил: — Слушайте! А давайте сгоняем на Санаторную! В самом деле, что мы теряем? Ничего не теряем, — вроде как сам себя убеждал Пустошин.

— Можно и съездить, — нехотя отозвался беглец. Ему было всё равно, куда ехать, только бы покинуть этот город. Вспыхнувшая в нём готовность сдаться исчезла, истаяла, испарилась. Осталась только больная, ничего не соображающая голова. Вот в голове прояснится, тогда он и решит, что дальше… Собственно, идея с иностранным консульством была задумана в каком-то помрачении. Всё кончилось бы у будки охраны, Но даже, если бы он каким-то образом попал на территорию иностранного государства… В дипломатической работе свои ограничения. По правилам, они сами должны сообщить властям страны пребывания о появлении нежелательного лица, а то консульских могли бы запросто обвинить в злоупотреблении дипломатическим иммунитетом…

Это когда-то таких, как он, относили к категории лучших из лучших, и разрешение на въезд в Штаты эти лучшие получали в самый короткий срок. Но сейчас он был персоной нон грата в самом категоричном смысле этого понятия. И госдепартамент может сколько угодно принимать резолюций, делать любые заявления по его поводу, все эти инвективы в адрес нынешней власти — только фигуры речи, не более того. Не будут из-за тебя американцы портить отношения с этим режимом. Не пойдут они на такой демарш! Сочувствие государства гражданину другой страны имеет свои пределы. И человек должен чётко осознавать эти пределы. И потом у правителей разных стран своя солидарность, и они хорошо понимают трудности друг друга. У каждого имеются и свои критики, свои несогласные, и по пустякам они не будут ссориться друг с другом. И дело какого-то там заключённого не стоит никаких политических разменов. Надо же, он что-то ещё соображает! Тогда какого чёрта тебя понесло на эту Пушкинскую! И если бы не пикет… Выходит, эти молодые шовинисты избавили его от конфуза, а дипломатов, от лишних хлопот. Забавно!

— А вы меня сегодня удивили! — рассмеялся вдруг Пустошин. — Слушайте, от кого, от кого, но от вас такого не ожидал. Зачем вы на рожон полезли? Ну, думаю, сейчас кинется, выхватит автомат — и веером, веером!

— Это что, так со стороны выглядело? — удивился беглец.

— Именно так и выглядело. У вас был такой вид… Я когда служил, а это конец шестидесятых, послали нас искать беглого солдата, из соседней части бежал. Не успел тот солдатик далеко уйти, окружили его, а он подпустил ловцов поближе, вырвал у зазевавшегося автомат и застрелился! Я долго тогда сам не свой был, всё не мог понять, что его заставило, ведь молодой парень, жить бы и жить… Вот и вы напугали: «Немедленно пропустите меня!» Что это вы так?

И он пожал плечами: бог его знает? Он, собственно, плохо помнит подробности той сцены, а то, что помнит, не расскажешь. Вот-вот, про то, как заподозрил Алексея Ивановича в провокаторстве. И как не сорвалось с языка? А всё от страха за свою драгоценную жизнь…

А Пустошин уже другим тоном принялся утешать: