Заговор обезьян

Переговоры продолжались не больше пяти минут, но показались такими долгими, что набившиеся в тесное купе люди изошли потом. Фомин то и дело промокал шею полотенцем, отфыркивался Балмасов, слизывал капельки с верней губы Слава, и заключённый, оттянув ворот тенниски, вытер лицо…

Но вот чужие голоса уже в вагоне, и слышно, как взвинченный чугреевский фальцет перекрывает глухой напористый баритон. И конвойные, и заключённый пытались хоть что-то понять в потоке слов, восклицаний и мата.

— Оперативная обстановка изменилась… этап сверхсекретный… самолёт под парами… генеральная прокуратура…

— Но это нарушение правил… И так пришлось всё наспех… без подготовки… Довезем до места, там и передадим… И делайте с ним, что хотите… И потом я не понимаю, почему мы не можем сообщить о смене конвоя?

— Какое, йопт, сообщение! Контора ваша течёт… У изолятора уже собралась вся эта шобла… Хотите, чтобы они переместились к аэропорту?

— Но мы обязаны доложить о смене маршрута!

— Все, кому положено, в курсе… Вам придётся выполнить предписание… Из двадцати восьми минут стоянки на препирательства ушло целых семь…

— Я понимаю, но не было указаний… У вас своё начальство, у меня — своё…

— Сказано, места в автобусе хватит и для вашего конвоя… Так что сопровождайте и дальше… На месте будет встречать и ваша служба…

— Нельзя его перемещать машиной, нельзя — далеко, головой отвечаем…

— Да йопт, давай, нах выведем, тогда и свяжетесь с начальством. Вы что, хотите состав задержать?

На этих словах в проёме двери появились двое неизвестных в спортивных костюмах. Белые найковские футболки, голубые спортивные жилеты — всё было новым, ярким, свежим. Молодые и высокие, они, на первый взгляд, были неотличимы друг от друга. Только потом обозначились некоторые особенности: у одного были голубые глаза, второй был постарше и несколько небритый. Кто такие — непонятно, но, видно, имеют веские права на вторжение в режимный вагон. Вот и лагерному конвою было выказано явное пренебрежение: подполковник Чугреев так и остался за спинами спортсменов. И вскочившие на ноги вертухаи только мешают рассмотреть арестанта, он, пришпиленный, остался сидеть. Кто-то скомандовал ему: встать! Но встать по правилам не получилось, прикованная рука тянула вниз. И спортсмены выдержали паузу, видно, забавляясь позой арестанта.

— Отстегните! — приказал тот, что постарше. Пока Балмасов возился с наручниками, он скороговоркой сообщил:

— Итак, осуждённый поступает в распоряжение сводной специализированной группы… Всё ясно? — перевел он взгляд на конвойных. Те вяло и нестройно подтвердили: «Так точно».

— Дальше этап будет следовать другим транспортом. В целях вашей же безопасности, ведите себя, не привлекая внимания, — вперил он взгляд в заключённого. — Ясно? Стоп, стоп! Выводить без наручников, — остановил спортсмен Балмасова, собравшегося пристегнуть заключённого к свой руке.

И тут арестант не выдержал и отступил от своего правила ничего не спрашивать:

— Я могу узнать, куда меня собираются…

— Всё узнаете позже! А теперь — на выход! По одному! И спокойно, спокойно…

С этой минуты всё и началось, и все события завертелись самым причудливым образом. Первыми к выходу двинулись настырные гоблины, следом Фомин и Чугреев, за ними пустили заключённого, в замыкающих были Балмасов и Братчиков. Некоторая заминка произошла, когда из купе выглянула Верочка: «Куда же вы? Сейчас поезд тронется!» Заметив вышедшую, в нарушение всех инструкций, из служебного купе проводницу, небритый остановился и прошипел:

— Это что за матрёшка? Немедленно убрать!

Чугреев с силой махнул рукой проводнице, давая ей понять: скройся! Верочка, не обращая внимания на маленького подполковника, успела повторить свою тираду ещё раз, когда младший из гоблинов угрожающе не двинулся в её сторону. Эх, Вера, Верочка! Не стоило тебе интересоваться пассажирами, так беспокоиться и задавать неуместные вопросы…

Перемещение по перрону было стремительным. У самого автобуса заключённого взяли в кольцо и, пригнув голову, втолкнули в открытую дверь, где его приняли в несколько рук. Приняли и швырнули на пол в середину салона, там кресла справа были убраны, и образовалось пространство, на нем заключённый будет хорошо виден. И голубоглазый, задевая полами жилета лицо арестанта, приковал его к поручню кресла у левого борта, а потом ловко закинул арестантскую сумку на багажную полку. Другой спортсмен натянул ему на голову вязаную шапочку, натянуть поглубже мешали очки, но он постарался, шапочка закрыла и глаза.

А с размещением конвоиров в автобусе возникла небольшая заминка. Они были как бы уже не при делах, а потому некоторое время пребывали в растерянности, если вертухаи способны растеряться. Никто из бывших в автобусе не обращал внимания на застрявших в проёме двери Чугреева и Фомина, за их спинами ждали своей очереди Балмасов и Братчиков. Распоряжался в автобусе солидный брюнет в сверкающих очках, вот только снизу было видно, что на ногах начальства войлочные тапочки. «Ну, блин, и богадельня!», стоя у ступенек, начал раздражаться Чугреев.