Заговор обезьян

Он уже приготовился сказать «Извини, наверное, не получится», но тут же отредактировал сам себя: «Буду стараться». И долго возился с кроссовками, и когда поднял голову, увидел ждущее Ритино лицо. Женщина ждала, наверное, каких-то слов, действий. Только слов не было, захотелось провести рукой по её роскошным волосам и остаться. Остаться и, как там говаривал майор Саенко, пожалеть. И его бы, наверное, пожалели.

Только какой смысл в этой случайной связи? А всегда ли он нужен? Он уже жил этим самым здравым смыслом, и жизнь не получилась. И пришлось признать: если бы женщина нравилась хоть чуточку больше, он не выдержал и остался бы на час, на день, на сутки. И пусть потом было бы и ненужно, и стыдно и бессмысленно. Но, если бы нравилась хоть чуточку больше… Да нет, не остался! Он сейчас как заколоченный гвоздями ящик: ни сам отдать ничего не может, ни принять от другого.

— Ты даже не представляешь, Рита, как я тебе благодарен, — напоследок выговорил он. Женщина в ответ только слабо улыбнулась и всё стояла у открытой двери, пока он спускался по лестнице. Хотела запомнить? Она и запомнила. И когда через неделю телевизор запестрел сообщениями, она в кои веки купила газету и долго изучала фотографию, а потом первой попавшейся ручкой старательно пририсовала усы, оправу очков, сделала клеточки на рубашке…

Усы получились зелёными и, может, поэтому женщина долго сомневалась: неужели этот, в газете, и тот, ночной гость — один и тот же человек. Как он ей сказал: Рита, вы чудная, вы замечательная… Нет, не так: ты чудная и замечательная. И ведь никто не поверит, и так все пальцем тычут, мол, Ритка совсем с катушек съехала…

Но это будет потом. А тем утром, открыв тяжёлую дверь подъезда, беглец оказался перед задним бортом мебельного фургона. Он ещё раздумывал: подождать, пока машина отъедет, или выбираться через заборчик по стриженой траве, как его остановили громкие голоса. Справа, за бетонной выгородкой подъезда, две женщины обсуждали третью, и он без труда понял, о ком речь.

— …И вот ты скажи, что за девка? Встретила меня на днях, руки в боки и говорит: что вы лезете в мою жизнь, какое ваше собачье дело, кто ко мне ходит… Так к ней и вчера мужик какой-то приходил. Я из лифта вышла, смотрю, стоит какой-то возле дверей. Стоит, отвернулся… А что вы хотите? Одинокая, муж бросил, кому она теперь нужна? Теперь ведь если бабе тридцать лет, так никто и не смотрит — старуха. Вот и принимает всяких… И я говорю, допрыгается, попадётся какой-нибудь уголовник, прирежет, и квартира неизвестно кому достанется. Вот и вчера открыла Ритка-то, а этот, который звонил, шасть так в квартиру, и дверь быстро закрыли. Но тихо было, я подходила, слушала… И вот, ты скажи, и отец прокурор, и мать прокурор, сама в прокуратуре работала, а тут, ну прямо прости господи… А вы думаете, если прокурор, так что? Да у них дети то наркоманы, то дебилы. Но Маргаритку-то они пороли, что зря говорить, пороли. Так-то она баба неплохая… Слушайте, в магазин горбушу камчатскую завезли, непотрошённую. Говорят, не успевают потрошить, так рыба прет, так прет. Но торговать будут только после обеда, видно, не знают, какую ей цену поставить. Вы как? А я пойду, займу очередь. Подходите, вместе постоим…

И на этих словах, он, не раздумывая, перескочил заборчик и по газону, по газону бросился прочь от подъезда. Силен бродяга! Надо же умудриться, где провести ночь — на прокурорском диванчике! Вот бы Толя порезвился! Да и сами прокурорские, узнай подробности его пребывания в Хабаровске, не преминули бы отметить: «действовал с особым цинизмом». Ну, они и без всяких подробностей отметят, не сомневайся, а сейчас надо срочно покинуть этот район. И во что бы то ни стало сегодня же разыскать Пустошина! Только ехать сейчас к офису бессмысленно, нужно ловить его по телефону. Придётся снова идти на почту…

В зальчике переговорного пункта, как и вчера, было безлюдно. Сколько здесь камер слежения — одна, две? Или в каждой кабинке? Хорошо, оператор — другая женщина, а то так недолго намозолить глаза не только камерам, но и людям. Плотно закрыв за собой дверь, он застыл у аппарата и всё слушал долгие гудки. Но когда с досадой был готов отключиться, звонкий детский голосок прокричал: алё, алё, алё! Кто этот ребёнок Алексею Ивановичу: сын, внук? Оказалось, мальчик был совсем посторонний, и никакого такого Пустошина знать не знал. Выходит, по этому адресу дядя больше не живёт.