Заговор обезьян

Когда он втиснулся в салон, с передних сидений на него настороженно, узнавая и не узнавая, уставились две очень разные физиономии. Человек с седым ежиком на голове, что был за рулем, никак не мог понять, зачем нужно было подсаживать в его машину этого… Постой, постой! А беглец, не обращая внимания на взгляды — это даже хорошо, пусть рассматривают! — лихорадочно выдёргивал из рюкзачка паспорт, свой паспорт, но, прежде чем подать его в чужие руки, достал очёчник и, переменив очки, снял каскетку: а теперь узнаете? Бородатый растеряно раскрыл документ, но тот, второй, выхватил и, едва взглянув, присвистнул: ёпаньки!

— Не может быть! — расхохотался он и тут же привычно представился: Доренко, Сергей Доренко!

— Откуда вы? Откуда здесь, в Москве? — сверкал очками Венедикт Первый.

— Слушайте! Я пишу роман, один из персонажей — это вы… Оху… упоительный роман, скажу вам, должен получиться! А какой сюжетный поворот вы мне сейчас подарили! — веселился Доренко.

— О своём литературном творчестве расскажешь потом! А сейчас выходим и дуем наверх! И быстро, очень быстро! Сергей, ты прикрываешь человека, первый иду я!

Охрану миновали влёт. Венедиктов, вплотную подойдя к окошку охраны, предупредил: «Со мной!» и что-то там шутливое сказал охраннику, и тот благодушно рассмеялся в ответ. И у беглеца отлегло от сердца: вот теперь — всё! В лифте его близко рассматривали, крутили головами, подбадривающе улыбались. Доренко, от которого исходил сложный аромат дезодоранта и табака, радостно скалясь, играя круглыми глазами, состроил рожицы и, ощупав рукав пиджака, хохотнул: «Это там такие выдают? Классный клифт, классный! Я такой тоже хочу».

А беглец, поглаживая усы, прикрывал лицо: прямо передним был глазок камеры. И всё не мог дождаться, когда лифт, наконец, доедет до нужного этажа. У него там внутри всё поднялось, только не от волнения — от скоростного подъёма. На четырнадцатом этаже, у самого входа в радиостанцию, с ними столкнулся некто большой и лысый, и у стеклянной двери сразу образовалась заминка. И как только большой человек заговорил, по хорошо поставленному голосу, по отменной дикции беглец определил — Ганапольский!

— Веня, ты не забыл, у тебя встреча? Её что, отменили?

— Отменили, отменили, Мотя! Быстро в кабинет!

— А что так? Встреча ведь на таком уровне…

— Какая на хрен встреча! Сейчас тебе будет встреча!

И пока главный редактор давал какие-то указания охраннику, Ганапольский не унимался:

— Да что случилось, ты можешь объяснить? А этот конкурент зачем здесь? Его что, в очередной раз попёрли, и ты берёшь его обратно? Веник, ты берёшь его обратно?

— А ты сам давно вернулся, фрилансёр? Как прошли твои римские каникулы? — весело парировал Доренко.

— Матвей Юрьевич, ты можешь потерпеть? Всё в кабинете! — отмахнулся Венедиктов и стремительно, под звуки трансляции понёсся по коридору с красной дорожкой. И коридор этот был весь увешан портретами известных лиц, и этих лиц было так много, что висели в четыре ряда. «И ваш здесь!» — бросил на ходу хозяин и остановился у двери, там сбоку большим таким прибамбасом висел бронзовый колокол. В кабинете с четырьмя работающими мониторами на стене гостя усадили у окна с тяжёлой зеленоватой шторой, хозяин кабинета плюхнулся в чёрное кожаное кресло и, тут же схватив пульт, приглушил звук.

— Матвей, закрой, пожалуйста, дверь!

— Да что, наконец, случилось? — наливался яростью Ганапольский, и прикрыв дверь, повернулся и, взглянув исподлобья на незнакомца, тихо выматерился. И расхохотался Доренко, и Венедиктов напустил строгость:

— Ну, Матвей! Веди себя прилично! — и, повернувшись к гостю, пояснил: — Вы знаете, среди нас нет ни умных, ни образованных, а воспитанных и подавно…

— Абааалдеть! Господи, откуда вы? Как удалось? — не слушая, вертел круглой головой Ганапольский.

— И сам, Матвей Юрьевич, не понимаю, как смог добраться до Москвы. Добрые люди помогли, — улыбался от окна гость.

— Но откуда, откуда? Мы тут такого дерьма наелись за эти дни… Вы и убиты, и на ковре-самолёте за границу перебрались… По последним слухам, находитесь в городке Кэмп-Спрингс, и пользуют вас американские врачи…

— Как видите, я пока здесь, и ещё долго буду… здесь. Вот к вам добрался рассказать, как всё было на самом деле.

— Ну, прям Три дня Кондора! — всё не мог поверить Ганапольский.

— А вы, стало быть, не больше, не меньше Нью-Йорк таймс? — язвил Доренко.

— Нет, Лёшка, ты мне скажи, какого хрена он здесь делает, а?

— Не заводись! Вот интересно нашему гостю слушать о наших дрязгах. В эфире блистайте остроумием, а не в кулуарах! — И, улыбнувшись, главный редактор развёл руками: что с них взять!

— Нет, нет, я внесу ясность! — теперь уже завёлся и конкурент. — Ваш, как вы выразились, гость сел в мою машину! Это понятно? И не забывайте, я уже вписан в анналы вашей маленькой, но злой радиостанции!