Заговор обезьян

Первым делом он снял кроссовки — пусть ноги отдохнут. От кроссовок отвратительно пахло, но и запах от носков был не лучше, а на смену осталась одна пара — это в них он прятал руки прошлой ночью. Собственно, он был грязен с ног до головы, к тому же тело чесалось то в одном, то в другом месте, и досаждали растёртые места, а тут ещё руки грязные. Сейчас бы под душ! Даже такой, что был в колонии — обыкновенный душ с грязным, в ржавых подтёках кафелем по стенам, щербатым цементным полом, но с водой, что льётся сверху. И как хорошо поворачиваться под этим дождиком то одним, то другим боком, и пить, пить теплую воду. А потом нырнуть бы в теплую постель, и чтобы рядом лампа с абажуром. И под этой лампой читать и грызть яблоко, как в детстве!

Он любил настольные лампы, в его кабинете стояла высокая, с большим белым колпаком, стояла так, для антуража. Как ему не хватало света лампы в камере! В тюрьме он катастрофически начал терять зрение. Но с книжкой подходить к окну возбранялось, и в последнее время он не мог читать, даже забираясь на верхний ярус, поближе к тусклой лампочке под потолком. А если это был мелкий шрифт, то и подавно. Ему ведь только и оставалось, что читать, читать до одури, до серой мути в глазах, когда буквы превращаются в мелкие чёрные точки, и нельзя собрать эти точки в буквы, а буквы в слова…

А в первый заезд в колонию у него не сразу, но появилась настольная лампа. Нет, не в жилом корпусе — в библиотеке. Её где-то раздобыл библиотекарь Костя. Этот парень попал на придурочную должность, заехав на зону с баулом книг. Читать Костя любил, но библиотекарь из него был никакой. И поначалу он не мог понять систему его распределения книг на полках и попытался было разъяснить парню: мол, в библиотеке практикуется алфавитная расстановка, по отраслям знаний. Но тот резонно возразил, что расстановка у него тематическая, и потому Толстой должен стоять рядом с Гюго потому, что оба относились к художественной литературе, а справочник тракториста и учебник русского языка для пятого класса — к учебникам.

В этом была действительно какая-то своя система, но логику её понимал, и то не всегда, только сам Костя. Но у заместителя начальника колонии по воспитательной части капитана Будилина к Косте замечаний не было. Тот неукоснительно выполнял требование капитана: книги на полках должны стоять ровно. А книги так и стояли: большая с большой, маленькая с маленькой. Смешно, но поначалу Костя заподозрил, что он, богодул, хочет занять его место. Он-то, может, и хотел, только ему, нераскаявшемуся врагу государства, такое золотое место не могло достаться по определению, это он и объяснил парню.

В библиотеке, у него было что-то вроде кабинета, там он читал, вёл записи. За стеллажами, сухими и шероховатыми, сколоченными в незапамятные времена, стояла застывшая, пахнущая книжной пылью и деревом тишина. Там ему никто не мешал. Это поначалу солагерники валом валили туда и по несколько человек садились вокруг стола с подшивками газет, самой ценной была местная — «Слава труду». И, не читая, посмеивались, поглядывая в его сторону, и кто-то подходил, заводил разговор. Библиотекарь во время таких консультаций исполнял роль разводящего, по своему разумению определяя, действительно ли человеку нужен совет, или он так, придумав заделье, зашёл поговорить за жизнь с недоступным заключённым.

Но он и сам жестко предупреждал: мол, мало времени, говорить нужно коротко, сразу излагая суть дела. И, не стесняясь, жевал шоколад, угощал и визави, но зэки, как правило, от сладкого отказывались. И поначалу охотно консультировал, когда видел: человеку действительно нужна помощь. Именно из тех бессвязных жалоб и понял: произвол — обыденная и неотъемлемая часть жизни на российских просторах. И не потому, что за решётку попадали сплошь невиновные, нет, но наказание часто было несоразмерно содеянному. Вот только жители зоны воспринимали это как данность, не более. Тот же Костя рассказывал: «Ну, захомутали, адвоката дежурного пригласили, а тот видит, с меня взять нечего и прямо так говорит: если, мол, я тебе нужен, тогда, мол, давай три тысячи. А откуда у меня деньги, я и своровал-то, чтоб бабками разжиться. Нет, говорю, не нужен адвокат. Ну, дяденька и рад, подпиши, мол, бумаги, что от адвоката отказываешься, ну, я и подписал. А на суде-то был какой-то другой, назначенный, но сидел молча, а главное, сволота, всё кивал, когда прокурор речь толкал…»

Но библиотечные посиделки скоро прекратились. Кто-то из дежурных офицеров доложил о нарушениях режима — зэки собираются кучей! И стали вызывать в оперативную часть всех, кто хоть словом перемолвился с ним, требовать показаний, и запугивать: не смейте подходить! А если, мол, был какой разговор, то докладывать в подробностях: что буржуй говорил, о чём спрашивал…