Заговор патриотов

Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас.

Томас с робкой надеждой спросил:

- У вас выпить ничего нет?

- Ну ты даешь! - восхитился я. - Сейчас только об этом и думать!

- А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две недели на минеральной воде "Нарзан"?

Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который, судя по всему, уже давно вертелся у него на языке:

- Вы кто, ребята?

- А ты? - вопросом на вопрос ответил я. - Кто ты? Если ты внук национального героя, почему тебя держат на "губе"?

- Они называют это - под домашним арестом, - объяснил Томас. - В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из Таллина. Вот и пристроили на "губу". С гарантией, что не свалю.

- Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не отпускают?

- Я им нужен.

- Зачем?

- Не знаю. Это все - раскрутка. Понимаешь? И фильм - раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они раскручивают.

- Тебя?

- Нет. Альфонса Ребане.

- Твоего деда, - уточнил я.

- Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски, - это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В этом-то все и дело!

- Точно?

- Еще бы не точно!

- Так, - сказал я. - Это кино, похоже, поинтересней того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят.

Прошел час. Их не было.

Час двадцать. Их не было.

Час сорок. Никого.

Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазератти", облегающем спину и задницу, как обьятия любимой жены, но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что произойдет раньше - в лагере поднимут тревогу или они вернутся.

Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я к нему не прислушался.

Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа - тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.

И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и нет. Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не показалось. Ни единого огонька.

Что бы это могло значить?

4.10.

Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе появилось тяжелое предчувствие беды.

4.30.

- Вон они! - вдруг сказал Томас.

- Где?

- Да не впереди - сзади!

Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Муха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:

- Все в порядке. Гони!

- А где уазик?

Он неопределенно махнул рукой:

- Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Серега, гони!

Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до нас донесся вой сирены - в лагере "Эста" объявили тревогу. Я дал под сотню - больше не позволяла дорога, она была слишком узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через пять Артист попросил ехать помедленней. "Мазератти" огибала высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.

- Тормозни! - скомандовал Артист. - Теперь мы в полной безопасности.

Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним. Поднявшись метров на сто, остановился.

- Вот отсюда все будет хорошо видно, - удовлетворенно сообщил он.

Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней листвой. У нас в Затопино - морозы и вьюги, а здесь - почти весна. Было что-то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле.

Артист напряженно всматривался в сторону Векши.

- И чего мы ждем? - спросил я. - Когда совсем рассветет?

- Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.

- И что будет?

- Увидишь.

Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:

- И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил!

На брючине его костюма темнело мазутное пятно.

- Отчистишь, - отмахнулся Артист. - Бензинчиком ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже! Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с ними?

И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.

- Всё! - завопил Артист. - Смотрите!

И мы увидели.

Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней, как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Вернее, серии взрывов, которые сливались друг с другом, образуя какой-то утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что это такое: это начал рваться боезапас в "тиграх".

От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.