Заговор патрициев, или Тени в бронзе

Это был один из тех вечеров, когда приезжала труппа провинциальных танцоров, которые скоро развеселили нас. В любом уголке мира можно встретить этих уставших артистов: девушек с алыми ленточками и тамбуринами, которые, если присмотреться, оказывались немного старше, чем казались вначале; мальчика с горящими глазами, дружелюбной улыбкой и ужасно кривым носом, который неистово играл на свирели; надменного лысеющего персонажа, пиликающего на священной флейте, вид которой неизвестен даже музыковедам. Пастухи ли это с подножий гор или родственники хозяина постоялого двора — кто знает? Это была работа на лето — мало денег, немного выпивки, хилые аплодисменты, свист из толпы местных, а для нас поучительная наценка, когда выходишь в уборную и обнаруживаешь там одного из танцоров, который, прислонившись к стене, поедает палку салями. Он выглядит уже менее ярким, менее веселым и определенно менее чистым.

Эти артисты были так же хороши, или так же плохи, как бывает обычно. Они крутились, и скользили, и били своими каблуками без всякого интереса, хотя девушки всегда улыбались, проходя после выступления с корзинами роз, и шепотом ругали крупного черноволосого мужчину, который должен был выжимать из нас деньги. Он же демонстрировал особо сильное желание сесть, выпить за чейнибудь счет и отдохнуть от своих старинных танцевальных туфель. Пока он разговаривал с Петронием, я одной рукой обнял Елену и вспоминал, как в старые времена всегда оказывалось, что мой старший брат Фест знал флейтиста, так что детям на представлении давали бесплатный инструмент из связки настроганных дома палочек грустного музыканта, и нам не приходилось за них платить…

Петро наклонился к Елене.

— Как только он начнет болтать о своем брате, забери у него стакан с вином! — Она так и сделала. Я не возражал, потому что в это время она так нежно мне улыбалась, что я почувствовал слабость во всем теле. Петроний великодушно вручил Елене грецкий орех. К его достижениям относилась способность так искусно раскалывать скорлупу грецких орехов, что ядро оставалось целым: обе половинки все еще хитро скрепляла тонкая пленка. Съев его, девушка положила голову мне на плечо и взяла меня за руку.

Вот так мы все и сидели вечером под виноградником, с мерцанием темного моря за каменным пилястром, а тем временем люди в коротких туниках поднимали пыль в легком тумане над листьями гибискуса. У Оллии болел живот, а у моего бедного Лария болело сердце. Я думал о том, как завтра буду искать Атия Пертинакса. Елена мечтательно улыбалась. Петроний с Сильвией решили, что получили от отпуска все, что могли, а теперь пора возвращаться домой.

Флейты больше не играли. Они никогда не играют, но мы с Петро никогда к этому не привыкнем.

* * *

Мы все медленно шли к постоялому двору, и поскольку сегодня был день рождения Сильваны, мы совершили целую церемонию, укладывая детей спать. Я не знал, через что мне еще придется пройти, прежде чем я снова увижу Елену, так что я утащил ее в сторонку, чтобы попрощаться наедине. Ктото снизу крикнул, что ко мне посетитель. Петроний подмигнул мне и спустился, чтобы посмотреть.

Одна из девочек, достигшая высшей степени непослушания, на какую могла осмелиться, понеслась за ним в одной ночной рубашке. Спустя двадцать секунд, даже несмотря на шум наверху, мы услышали ее крики.

Я первый пробежал по коридору и первый спустился вниз по лестнице. Петронилла стояла в дверях, как вкопанная, все еще крича. Я взял ее на руки. Больше ничего нельзя было сделать.

Петроний Лонг лежал лицом вниз во дворе с раскинутыми руками. Его сбили с ног яростным ударом, нанесенным в самую опасную, чувствительную область шеи. Кровь, медленно вытекающая из раны, говорила обо всем.

Долгое время я держал его дочку, и просто стоял, не в состоянии пошевелиться. Я ничего не мог для него сделать. Я знал, что он был мертв.

LXVIII

Среди шагов, которые следовали за мной по лестнице, я услышал шуршание сандалий Сильвии, потом она в один миг пролетела мимо меня и бросилась на Петро прежде, чем я успел схватить ее. Мне показалось, что она с трудом произнесла «О, моя детка!» — но, должно быть, здесь была какаято ошибка.

Я сунул ребенка комуто в руки, потом выбежал и пытался убедить Сильвию отпустить его. Елена Юстина протиснулась мимо меня и встала на колени у головы Петро, чтобы аккуратно проверить дыхание и пульс.

— Марк, иди, помоги мне — он жив!

После этого мы с ней работали сообща. Жизнь снова дала надежду. Можно было чтото сделать.

Ларий на осле отправился искать врача. Оллия с удивительным сочувствием подбадривала Сильвию. Я не хотел шевелить Петро, но с каждой минутой становилось темнее, а мы не могли оставить его на улице. Елена заняла комнату на первом этаже — думаю, заплатив за нее, — затем мы отнесли туда Петро, положив его на переносную изгородь.

Он должен был умереть. Человек поменьше умер бы. Я умер бы. Наверное, какойто преступник, который специализируется на бессмысленных поступках, сейчас так и думал.