Заговор патрициев, или Тени в бронзе

Эта аристократка разговаривала скептическим тоном, который вполне можно было ожидать от подруг Елены. Она однажды спросила меня, много ли я играл.

— Госпожа, уроки музыки похожи на занятия любовью; смысл не в том, чтобы показать, как хорошо я это делаю, а в том, чтобы от тебя добиться самого лучшего! — У нее не было чувства юмора. Фауста беспокойно уставилась на меня своими совиными глазами.

Учителя, которые хорошо играют, довольно сильно увлечены собой. Ей нужен был ктото типа меня; нежные руки, чувствительная натура — и способный простым языком объяснить, что девушка делала не так. Как я и сказал: похоже на любовь.

— Ты женат, Фалько? — спросила Фауста.

Так делает большинство женщин. Я одарил ее своей невинной холостяцкой улыбкой.

Как только мы это прояснили, Эмилия Фауста с величественным видом ушла, а я начал валять дурака с предстоящей лекцией по диатоническим гаммам. Тема, которую, признаюсь, я не смог бы достаточно бегло изложить.

* * *

Наши уроки проходили в доме. Чтобы не раздражать соседей. Они никогда не покупали входные билеты. Зачем же позволять им бесплатно наслаждаться представлением? Служанка Фаусты сидела с нами, чтобы мы вели себя пристойно, что во время нудных пассажей, по крайней мере, давало мне возможность разглядывать служанку.

— Кажется, вы здесь сбились, госпожа. Попробуйте сначала, опуская повторения…

В этот момент служанка, которая зашивала края туники, вскрикнула, уронив коробочку с булавками. Она встала на колени, чтобы собрать их, и я тоже опустился на пол помочь ей. Люди, которые ходят в театр, могли бы подумать, что служанка воспользовалась случаем, чтобы тайком сунуть мне записку.

Эта девушка не смотрела комедий, так что она этого не сделала; и я не удивился. Я жил в реальном мире. Где, поверьте мне, служанки очень редко вручают личным осведомителям секретные записки.

Однако на коленках, на которых она стояла, виднелись соблазнительные ямочки, а у нее были трепещущие черные ресницы и худенькие маленькие руки — так что я не возражал провести несколько мгновений с ней на полу. Эмилия Фауста энергичнее заиграла на арфе. Нам со служанкой удалось найти почти все булавки.

Когда я поднялся, госпожа отпустила свою горничную.

— Наконецто мы одни! — весело закричал я. Фауста ухмыльнулась. Я прервал ее на середине аккорда и взял арфу с нежной заботливостью, которая была частью моей уловки. У девушки был обеспокоенный вид. Я намеренно смотрел ей в глаза. Они, честно говоря, не были самыми лучшими глазами, в которые я когдалибо смотрел по долгу службы. — Эмилия Фауста, я должен спросить, почему ты всегда такая грустная?

Я прекрасно это знал. Сестра магистрата проводила слишком много времени, мучительно думая о потерянных возможностях. Ей не хватало уверенности в себе; возможно, так было всегда. Но больше всего меня раздражало то, что она позволяла своим служанкам рисовать на ее двадцатилетних чертах лицо сорокалетней женщины. Несмотря на маленькие серебряные зеркала в ее хорошо обставленном доме, она никогда не могла как следует на себя посмотреть.

— Я буду счастлив тебя выслушать, — мягко подбодрил я. Моя ученица позволила себе горько вздохнуть, что казалось более обещающим. — Парень того не стоит, если он приносит тебе такое несчастье… Расскажешь мне об этом?

— Нет, — сказала она.

Вот так мне обычно везет.

Я посидел молча, с оскорбленным видом, а потом снова многозначительно предложил продолжить играть на арфе. Фауста взяла инструмент, но играть не стала.

— Это случается со всеми, — уверил я ее. — Вокруг тебя вьются одни кретины, а те, кто нужен, и не посмотрят в твою сторону!

— То же самое говорит мой брат.

— Так как зовут нашего героя?

— Луций. — Мысль о том, что она держала меня в неизвестности, притворяясь, что не поняла моего вопроса, почти заставила девушку улыбнуться. Я уже настроился на то, что сейчас дадут трещину те толстые слои краски, но вновь появилась ее обычная раздражительная тоска. — Это Ауфидий Крисп. Как тебе хорошо известно!

Я проигнорировал ее возмущение и дал ей успокоиться.

— И что же пошло не так? — спросил я.

— Мы должны были пожениться. Кажется, он уже долго откладывает это. Даже мне пришлось признать, что эта задержка будет вечной.

— Такое случается. Если он не был уверен…

— Я понимаю все аргументы! — заявила Фауста слабым голосом, но слишком быстро.

— Я уверен, что понимаешь! Но жизнь слишком коротка, чтобы страдать…

Эмилия Фауста посмотрела на меня темными уставшими глазами женщины, которая всю жизнь слишком сильно страдала. Я действительно терпеть не мог смотреть на таких печальных женщин.

— Позвольте мне помочь вам облегчить ваши переживания, госпожа. — Я посмотрел на нее долгим, грустным, выразительным взглядом. Она криво усмехнулась, не строя иллюзий насчет своей собственной привлекательности.

Затем я бросил в тишину:

— Ты знаешь, где сейчас Крисп?

Любая разумная женщина ударила бы меня арфой по голове.

Не было необходимости разыгрывать драму; я видел, что Фауста действительно ничего не знала.

— Нет. Мне хотелось бы знать! Если ты его найдешь, скажешь мне? — умоляла она.

— Нет.