Заговор по-венециански

Холодными коридорами в комнату для наблюдателей идут двенадцать официальных свидетелей. По дороге они пытаются беседовать ни о чем. Большая часть из них — родители, подруги, мужья и дети жертв Бэйла. Есть и парочка активных противников смертной казни.

Кое-кто из свидетелей после экзекуции отправится в церковь — часовню с розовой крышей, над которой на фоне безоблачного голубого неба и холмов сверкает золотой крест. Другие пойдут и напьются с друзьями. Третьи поедут к заливу Миллер-Крик или в лес, поразмыслить в тишине над увиденным.

Пригласили на казнь и семнадцать репортеров. Эти смотрят на событие иначе. Наметанным глазом ловят каждую крохотную деталь, примеряются к цвету стен, к заднему фону — ко всему, что поможет отснять больше качественного материала. Из фургонов на стоянке уже разлетелась по стране новость: отказавшись от последней трапезы, Бэйл попросил хрустальный бокал, из которого испил собственную мочу.

Свои места в крыле, где проводятся казни, заняли старшие офицеры охраны и следят, как бы не случилось ничего неприятного.

Со стороны Бэйла никто не пришел. Ни родни. Ни друзей. Ни адвоката. Ни, уж конечно, духовного наставника. Так захотел сам смертник. А у последователей есть дела поважнее. И прямо сейчас поклонники Бэйла выполняют задание.

Подойдя к окошку, Бэйл показывает себе на запястье. Охранник в ответ поднимает два пальца.

Осталось всего два часа.

Глава 81

Остров Лазаретто, Венеция

Даже с вывихнутой лодыжкой Том Шэман не собирается сидеть и ждать у моря погоды.

Он залезает в лодку, которую приметил еще с дерева, и начинает грести вдоль берега, густо поросшего кустами и деревьями. Из-за растительности бараков почти не видно. Однако вот показываются внешние постройки. И среди них — старый лодочный сарай. Зеленая краска облупилась на ярком летнем солнце и хлопьями слезает с серых дверей.

В сердце Тома просыпается ужас. Он узнает это место. Узнает, потому что видел его в кошмарах. Здесь поселилось то же зло, которое осквернило церковь Спасения. На первый взгляд сарай ничем не отличается от десятков запущенных лодочных сараев Венеции, но Том видит: этот — особенный. В нем сосредоточилось мерзейшее зло.

Левая рука ноет от боли, особенно в запястье. Поначалу Том решает, что это из-за пластиковых ремней, но, взглянув на предплечье, видит дорожку от уколов.

Точно, ему же кололи снотворное, а еще из вен брали кровь. Страшно подумать, для чего именно.

Том медленно подгребает к огромным дверям. Заперты.

Подогнав лодку к поросшему травой берегу, он сжимает единственное оружие — прут из оконной решетки — и соскальзывает в холодную воду. Чувствует себя Том очень неуютно, когда ноги касаются наконец илистого дна.

По ноздри в воде Том пробирается вплотную к дверям и ощупывает их, ищет нижний край. А найдя, набирает в легкие побольше воздуха и ныряет. Всплывать не торопится. Поднимается из-под воды медленно, так что темная поверхность почти не рябит. Ничего не видно. Грязная вода из лагуны жжет глаза и закрывает их непрозрачной поволокой.

Но вот зрение проясняется. Повсюду в сарае горят черные свечи, будто звезды в ночном небе. Справа от себя Том видит черную гондолу. Она одновременно и похожа, и нет на ту, что обнаружила Валентина у Фабианелли. Эта гондола старше, и кабинка у нее не столь крупная. А за лодкой тянется двухъярусный настил.

Грубые доски нижнего яруса сколочены и здорово напоминают стол мясника.

За ним первосвященник в серебряной маске во все лицо. Точно такие же скрывают лица двух служек по бокам от жреца.

Нырнув, Том подплывает к носу гондолы. Оказавшись на поверхности, он уже видит и слышит куда больше:

— Я буду спускаться до алтарей в аду.

За спиной у жреца перевернутый крест, а его служки — вовсе не служки. Судя по пышности мантий, это дьякон и диакониса.

— К Сатане, жизни дарителю.

Первосвященник начинает окуривать дымом ядовитых трав алтарь и обнаженное тело на нем. Это Тина.

Том знает: жрец окурит алтарь и жертву три раза, а после… Прольется кровь. И жертва умрет.

— Дай нам этот день нашего экстаза.

Скользнув за гондолу, Том пытается вылезти на настил. Мокрая одежда тянет ко дну, а доски оказались выше, чем Том рассчитывал. Трудновато будет вылезти бесшумно. Сначала Том кладет на доски прут, затем подтягивается сам. В какой-то момент кажется, что руки не выдержат и Том свалится в воду, обнаружив себя.

Но он находит силы и, удержавшись, осторожно перекатывается на настил.

Затем тихо и неподвижно, словно статуя, выжидает, пока стечет с одежды вода.

— И предай нас Злу и Искушению.

Первосвященник откладывает кадило и принимает у дьякона серебряный поднос.

На подносе — две блестящие серебряные таблички.

«Врата судьбы». Те самые, о которых рассказывал Альфи. Увидев наконец их воочию, Том не верит глазам.

Где же третья табличка?