Заговор по-венециански

Солнце в небе скрывается за облаком, и Антонио Паваротти грузится на старую семейную лодку. Направляет ее в сторону острова Марио; смотрит на часы: на месте он будет на двадцать минут раньше, а значит — можно проплыть в сторону лодочного сарая и замерить там глубину. Антонио сбавляет скорость, перед тем как войти в один из транспортных каналов лагуны.

Эту лодку — старый двадцатисемифутовик — купил еще отец, Анжело Паваротти, лет двадцать назад. И подарил затем сыну на двадцать первый день рождения. Десятилетиями семья бережно заботилась о лодке. За последние несколько лет Антонио отремонтировал ее капитальным образом. С любовью заменил иллюминаторы и починил старенький дизельный двигатель. Дальше Антонио планирует обновить синий корпус — он постоянно требует ухода и вибрирует на особенно крутых волнах. И скоро Антонио понимает: тянуть больше нельзя. Следуя за сорок первым водным автобусом (до Ферровиа и Мурано), он попадает в кильватер — ощущение такое, будто тебя волокут за ноги по вспаханному полю.

Антонио наливает себе чаю из термоса и ставит его обратно в держатель в передней части рулевой рубки. Антонио постарался на славу, восстановив рубку: обшил все панелями полированного дерева и начищенной медью. В рубке есть камбуз, оборудованный своенравной газовой плиткой о двух конфорках, на которых в свое время было разогрето немало матушкиной стряпни. В задней части — спальная каюта со складной койкой на одно или два места.

Сквозь завесу брызг и тающий туман виднеется остров Сан-Микеле, но мысли Антонио обращаются вовсе не к праотцам и прочим душам, нашедшим покой на острове-кладбище. Вспоминаются приятные моменты, проведенные на лодке: первая поездка с отцом и матерью, рыбалки с друзьями-коллегами, милые сердцу прогулки с подружками еще до того, как он съехал от родителей и начал взрослую жизнь.

Последнее воспоминание Антонио удерживает в голове подольше — и, улыбаясь, включает плитку с розжигом, чтобы прикурить от нее первую задень сигарету. Скоро он бросит курить. Может, даже сразу, как только закроет текущее дело. То-то мама обрадуется.

На какую-то долю секунды Антонио замечает неладное. Воздух словно исчез из рубки. Его будто кто-то высосал через гигантскую невидимую соломинку. В ушах возникает резкая боль, и тело Антонио содрогается. Металлический кожух плиты шрапнелью ударяет в лицо. Время замедляет ход, и Антонио видит, что происходит, как при замедленной съемке, но поделать уже ничего не может.

Он ослеп, и мир вокруг завертелся.

Над водами лагуны разносится грохот от взрыва газа. В лицо Антонио ударяет вода. Туристы на корме водного автобуса смотрят на взрыв, раскрыв рты. Ужаснувшись, не сразу понимают, что именно произошло.

Серую дымку разгоняет облако оранжевого пламени, вслед за которым идут клубы жирного черного дыма.

Взлетают в небо и падают на волны деревянные и пластиковые щепки. Проходящие мимо суда выключают моторы. В опустившейся зловещей тишине люди боятся плыть дальше.

Пламя постепенно спадает. Среди лоснящихся пятен масла и бензина, среди обломков лодки виднеется тело Антонио Паваротти.

Capitolo XIX

Дом Песны, Атманта

Тетии самой противно оттого, что она солгала мужу.

Сказала, будто магистрат желает заказать себе надгробный камень. Тевкр после соития был так слаб, что спорить не стал.

Этот обман — далеко не первый с тех пор, как Тетия поклялась, что уничтожила знак в священной роще. Список ее проступков долог и тянется аж до самого приемного покоя Песны, где жена авгура и намеревается передать магистрату глиняную табличку.

В покой входит Герка и, подойдя к Тетии — худенькой девушке с маленькой грудкой, — горделиво вздергивает подбородок.

— Ты не в его вкусе, — говорит Герка. — Тяжела ребенком, мала ростом и грязная. Определенно ты не для него.

Скульпторша не обращает на Герку внимания. Она вовсю разглядывает едва ли не бесконечные ряды удивительных гончарных изделий: греческие вазы с крюкообразными ручками, украшенные волнистыми узорами и замысловатыми силуэтами горгон, грифонов, сфинксов и сирен. Горшки с широким горлышком, на блестящем черном фоне которых — красно-золотые фигуры.

— Ты слышишь меня? — Герка подходит ближе. — Песна предпочитает женщин, наделенных и телом, и знанием. Скелетоподобные шлюхи его не занимают.

Склонив голову набок, Тетия нагибается, чтобы рассмотреть два утонченных алебастровых кувшина с длинными горлышками и без ручек. Они украшены изображениями разноцветных заморских птиц на очень темном фоне. Глаза скульпторши округляются, едва она замечает целый ряд работ подревнее — греческих ваз с петлеобразными ручками и длинными, изящно сужающимися к основанию телами. Тетия жадно всматривается в сказочно расписанные кратеры с короткими, похожими на свиные ушки серебрёными ручками.

Утратив терпение, Герка стремительно покидает комнату, бормоча на ходу:

— Эта шлюха глуха да еще и нема, наверное. К тому же брюхатая и глупая. В доме нобиля ей не место.