Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева

В мае же начались аресты членов организации Таганцева и сопричастных к ней. 25 мая был обыск в квартире Таганцева, он в это время был на своей Сапропелевой станции в Залучье. Там его и арестовали 31 мая 1921 года. А в Петрограде была арестована жена Таганцева – Надежда Феликсовна. Шведов скрывался, но 3 августа погиб в перестрелке с чекистами, когда его пытались арестовать. Герман был застрелен при переходе границы. В июне началось следствие. Таганцев хоть и признался, что участвовал в контрреволюционной деятельности, но заявил, что никаких показаний давать не будет и никаких имен называть тоже не будет. Потом из Москвы приехал Агранов, полномочный представитель Дзержинского и Ленина. И он тогда предложил Таганцеву сделку: Таганцев дает показания, помогает следствию, а Агранов дает гарантии, что расстрелов не будет, а не имеющие отношение к организации будут отпущены. После разговора с Аграновым Таганцев пытался повеситься в камере, но из петли его вытащили. На другой день он принял предложение о сделке.

Настал момент, когда он ездил с Аграновым в автомобиле по городу и указывал адреса людей, имевших отношение к организации. Арестовали тогда около 300 человек[63].

В эти же дни Ф. Дзержинский пишет записку начальнику Секретного отдела ВЧК Т. Самсонову:

«За делом Таганцева надо наблюдать. Имеет огромное значение. Можно разгромить все очаги правых белогвардейцев. Не стоит ли важнейших перевести в Москву в нашу одиночку?.. Это дело может нам раскрыть пружины Кронштадтского восстания»[64].

Действительно, это дело раскрыло пружины кронштадтского восстания, технологию его организации, где ведущая роль принадлежала людям, работавшим и служившим в советских учреждениях, военных частях, но думающих не по-советски. И организация Таганцева точно находила этих людей. Отголоски и тени дела таганцевской организации можно найти в политических процессах 1936–1937 годов, в частности в деле маршала М. Н. Тухачевского.

По «таганцевскому» делу расстреляли 96 человек. Не сдержал слова Яков Саулович. Хотя некоторым и пытался помочь. Инженеру Названову, например, который свел Таганцева с антисоветской группой, объединяющей представителей фабрик и заводов. За Названова, который был тогда консультантом Генплана, вступились Кржижановский и Красиков – видные большевики. И Ленин, ознакомившись с делом, пишет Молотову:

«Со своей стороны предлагаю (в отношении Названова. – Э.М.) отменить приговор Петрогубчека и применить приговор, предложенный Аграновым… т. е. 2 года с допущением условного освобождения»[65].

Русское физико-химическое общество тогда же ходатайствовало за члена Сапропелевого комитета Академии наук, профессора М. М. Тихвинского. И Ленин в связи с этим направил записку управляющему делами Совнаркома Н. П. Горбунову:

«Направьте запрос в ВЧК. Тихвинский не “случайно” арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга»[66].

О смягчении участи самого Владимира Таганцева ходатайствовал в письме к Ленину его отец – Николай Степанович Таганцев, как мы уже знаем, известный в России ученый-правовед. Неформальные основания у отца для этого были: он знал семью Ульяновых еще по Симбирску, оказывал помощь семье, когда брат Ленина Александр Ульянов был арестован по делу о покушении на царя Александра Третьего. Это письмо – интересный человеческий документ, в котором отцовские чувства соединились с политическими и нравственными взглядами.

«16/VI-21 г.

Владимир Ильич,

Я обращаюсь к Вашему сердцу и уму, веря и отчасти предчувствуя, что Вы меня поймете.

Ходатайствую я за моего сына Владимира, Вашего политического противника, теперь схваченного, судимого и которого ожидает тяжкое наказание.

Что он человек преданный науке – это знают и подтвердят его товарищи-ученые; что он человек чистой души и честных убеждений, это засвидетельствует знающий его, хорошо Вам известный, хороший человек – Захарий Григорьевич Гринберг (см. источник данного письма. – Э.М.).

Я называю Гринберга хорошим человеком, потому что я его лично знал, хотя по моим старческим (мне 78 лет), но твердым русским убеждениям – я хотя и не монархист, но и не большевик, чего никогда не скрывал и не скрываю, я другого лагеря.

Обращаюсь к Вам с просьбой о смягчении участи сына по двум основаниям: 1) внешним: я хорошо знал Вашего покойного отца и Вашу матушку; был в 1857 и 1858 годах вхож в Ваш дом; 2) внутренним: потому что, я по своим убеждениям в тяжелые времена царизма никогда не отказывал в ходатайствах и помощи политическим обвиняемым. Это подтвердят все меня знающие, как мои ученики, так и все обращавшиеся ко мне.

Отнеситесь и Вы сердечно к моему сыну.

В подтверждение моих слов об отношениях к Вашей семье, и к нуждающимся в помощи, я ссылаюсь на мои воспоминания (Пережитое, изд. 1919 г. т. 2-й, стр. 31). Я посылал Вам мои воспоминания, напечатанные государственной типографией… и при содействии Гринберга; не знаю, дошли ли они до Вас. Фактические сведения о деле Володи я сообщаю в письме к З. Г. Гринбергу.