Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Несомненно, Геринг в тот период ощущал болезненное чувство нерешительности. В течение осени 1939 года он разделял вместе с другими руководителями вермахта дурные предчувствия относительно военной политики Гитлера. Несмотря на свою моральную ограниченность, он не всегда был глух к призывам к человечности. Хассель записал в дневнике в середине февраля 1940 года об одном эпизоде, о котором ему рассказала сестра Геринга Ольга Ригель. Один немецкоязычный поляк был взят поляками в качестве заложника и убит. Когда он упал на обочине дороги, его вдова стала умолять Геринга «ради честного имени немца» остановить те ужасы, которые творились по отношению к полякам и евреям. Как сказала его сестра, Геринг был потрясен, однако «кронпринц» и преемник Гитлера не рискнул открыто бросить вызов фюреру. В то же время если бы Гитлер в результате переворота был либо убит, либо помещен в психиатрическую лечебницу, то Геринг как официальный преемник, возможно, был бы в этом случае более восприимчив к призывам создать единый фронт.

С учетом вышеизложенного, вопрос о том, чтобы «выйти на Геринга» и использовать его на каком–то определенном этапе переворота, был предметом постоянного обсуждения в рядах оппозиции. Этот вопрос часто затрагивался в дневниковых записях Хасселя и Гроскурта, и нигде мы не видим категорического отказа от этого варианта. Вопрос о подключении Геринга неизбежно возникал именно тогда, когда дела у оппозиции шли плохо, как, например, в период после 5 ноября 1939 года, когда Типпельскирх, вернувшись в Берлин, предположил, что, «может, Геринга еще можно убедить действовать»[175].

Когда же в конце 1939 года надежды оппозиции возродились вновь, Попитц рассказал Хасселю, что главным вопросом, который обсуждали Бек, Герделер и другие, был вопрос: «С Герингом или без него?» Все были согласны лишь в том, что предоставить Герингу выбор, поддержать участников переворота или нет, можно было бы лишь после успешного завершения переворота.

Довольно любопытно, что более склонными к компромиссу в вопросе использования Геринга были гражданские лица, традиционно признанные «идеалисты», в то время как пользовавшиеся репутацией «реалистов» военные относились к этому куда более скептически. Скорее всего, нежелание военных иметь дело с Герингом объяснялось его высокомерием и пренебрежением, с которыми командующий люфтваффе относился к другим видам вооруженных сил; у военных других родов войск такое отношение вызывало негодование и возмущение. К началу января 1940 года Герделер, прозондировав вопрос по всем направлениям, заявил, что использование Геринга невозможно, поскольку генералы категорически настроены против него.

Примерно в это же время Томас сообщил Гальдеру, что Геринг зондирует почву через Швецию для заключения мира с Англией, и предложил, чтобы Геринг и Браухич объединили усилия в попытках достижения мира. Начальник штаба ответил, что в связи с «отсутствием доверия» к Герингу подобный вариант, по его мнению, является абсолютно безнадежным. О том, насколько враждебно Гальдер относился к Герингу, видно из следующего. Когда незадолго до 5 ноября 1939 года Гальдер был предварительно готов пойти на переворот, если Гитлер не откажется от планов наступления, он предложил, чтобы в число тех ведущих нацистов, кого следовало уничтожить, помимо Гитлера и Риббентропа был также включен и Геринг. В значительной степени такие же настроения преобладали и на Тирпиц–Уфер, где оппозиционная группа была настроена наиболее антинацистски; Донаньи говорил, что попытки делать серьезную ставку на таких людей, как Геринг и Рейхенау, и обеспечить их пребывание у власти, означают повторить в Германии «вариант Керенского».