Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

С другой стороны, они не были бы такой утопией, если бы другие ведущие политические деятели того времени нашли бы в себе силы и возможности понять, оценить и внедрить идеи Витте в свою повседневную и планируемую перспективную деятельность. Но этого, к сожалению, не произошло – ни на рубеже XIX и ХХ столетий, ни много позднее – в канун Второй Мировой войны.

Вильгельм II (отнюдь не бездарный политический практик и мыслитель!) реагировал, например, весьма выразительным образом: «Его Величество выслушал эту речь, сказал мне, что мой взгляд очень интересен и оригинален, затем милостиво распростился со мною»[351].

Вильгельма в это время волновали совсем иные проблемы: он, может быть, и не был против столь радужных перспектив, но правильно расценил, что предложенный Витте союз трех европейских континентальных держав немедленно вызовет противодействие Англии, сталкиваться с которой кайзер пока что не желал – так он и высказался перед Витте[352].

При этом Вильгельм, разумеется, ни слова не добавил о том, что для него самого это по сути является сугубо временной установкой – покуда не реализованы судостроительная программа Тирпица и ее перспективные продолжения, которые, несомненно, уже замысливались еще до отбытия адмирала на Дальний Восток. Ни слова критики не высказал Вильгельм и о еще более раннем шаге, необходимом для реализации программы Витте: достижения согласия Германии и Франции на совместный союз.

Вот этот-то пункт и делал в то время программу Витте почти совсем нереальной, хотя, повторяем, кое-какие практические возможности для такого союза возникли в ходе совместной колонизаторской деятельности в Китае.

Для Витте его программа была не пустым звуком: забегая вперед, мы отметим, что он руководствовался ею и при принятии серьезнейших практических политических решений – на чем и потерпел крушение. В этом смысле гораздо большим реалистом оказался Вильгельм: он даже и не обсуждал возможность заключения союза с Францией – для этого и до этого ее еще предстояло основательно воспитывать, воспитывать и воспитывать; это воспитание практически продолжалось даже после 1945 года. Германия тоже подверглась в эту длительную эпоху жестокому перевоспитанию и довоспитанию, без которых не существовало бы современного Европейского Союза!

И, похоже, первый необходимый «воспитательный» шаг – очередной разгром Франции Германией без участия России – был сорван самим Витте[353], который тем самым отдалял, а не приближал реализацию собственной мечты!

То, что состояние политических умов во Франции было крайне далеко от возможностей воспринять идеи Витте, было продемонстрировано тем же летом 1897 года. Обеспокоенный явным сближением Николая с Францем-Иосифом и Вильгельмом, в Петербург примчался президент Франции Феликс Фор. Царь, в это время действительно не помышлявший ни о каких военных акциях в Европе, счел дипломатичным успокоить союзника: Николай II и Фор впервые официально публично заявили о существовании франко-русского союза, обратив, таким образом, тайный союз в явный[354]. Но никаких преимуществ данная акция в течение нескольких ближайших лет Франции не принесла.

Мало того: в ближайшие месяцы Франция заметно охладела к развитию сотрудничества с Германией и на Дальнем Востоке, а затем и в русско-французских отношениях наметилась явная полоса взаимного отчуждения.

На Дальнем же Востоке, где в это время, повторяем, орудовал Тирпиц, разворачивалась энергичнейшая кампания захвата европейцами китайских гаваней. Фактически она была намечена еще во время описанного посещения Вильгельмом Петергофа.

Витте рассказывал так: «После отбытия Германского Императора я как-то разговаривал с генерал-адмиралом Великим Князем Алексеем Александровичем /.../. Великий Князь сказал мне, что вообще Германский Император человек довольно эксцентричный, и что /.../ когда Император Вильгельм был в Петергофе, то раз случился следующий инцидент: