Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

Такой колоссальный рост численности сельского населения определялся прежде всего высокой рождаемостью на селе: при указанном преобладании численности сельского населения перепись 1897 года показала, что доля детей в возрасте менее 10 лет составлят в России 27, 3 % от общей численности населения; в это же время в Германии этот показатель имел значение 24,2 %, в США – 23,8 %, а во Франции – только 17,5 %[286].

И это при том, что практически все площади, пригодные для использования в зерновом производстве (традиционно важнейшем для русских!), были освоены в центральных губерниях уже к концу XVIII века, а в остальных губерниях Европейской России – к середине XIX[287]!

Рост аграрного перенаселения был неожиданно и убедительно продемонстрирован массовым крестьянским голодом 1891 года, ставшим результатом плохих, но не особо выдающихся из общего ряда годовых погодных условий. Эпидемия холеры также дополнительно усилила взрывоопасные дестабилизирующие настоения народных масс, вызвавших тогда повсеместные, хотя еще и не массовые протесты и эксцессы – словом, как обычно в современной Африке или в Индии на протяжении значительной части ХХ века!

По самым скромным оценкам численность излишних работников в деревнях Европейской России выросла только с 1901 по 1913 год с 23 до 32 миллионов человек[288] – и это несмотря на Столыпинскую реформу, успевшую выбросить из деревни несколько миллионов человек! Такая чудовищная диспропорция структуры занятости населения сохранялась на протяжении почти двух столетий – и не изжита по сей день: в России по-прежнему целый колхоз производит столько же продукции, как одна фермерская семья в США или Канаде – сравнивать отечественный уровень с самым эффективным в мире сельским хозяйством – голландским! – даже и не придет в голову!

Даже официальные показатели жуткого 1937 года, выпячивающие мнимые успехи социалистического строительства, вынужденно демонстрируют убогость этой ситуации: в 1913 году в сельском хозяйстве России было занято 77,4 % ее трудовых ресурсов, а в 1937 году в сельском хозяйстве СССР – 58,7 % его ресурсов (как учитывались здесь ресурсы, задействованные в ГУЛАГе – неизвестно). Позитивные структурные сдвиги, тем не менее, несомнененны. Но тут же (ради подчеркивания других сторон мнимого превосходства СССР) приводятся данные, относящиеся к США в 1930 году: там в сельском хозяйстве было занято 21,3 % трудовых ресурсов страны – это и фермеры, и сельскохозяйственные рабочие, которых тогда было в три раза меньше, чем фермеров[289]!

Исходя из значений абсолютной численности населения (США в 1930 году – 122,8 млн.[290], СССР в 1937 году – 162,0 млн.[291]), имеем очень приблизительную, но выразительную оценку: в исторически сопоставимое время между мировыми войнами в сельском хозяйстве США было занято порядка в четыре раза меньше людей, чем в Советском Союзе! Производили же американцы заведомо больше: попытки Н.С.Хрущева догнать Америку по производству сельхозпродукции так и остались историческим анекдотом – «Берегись корова из штата Айова!»

Поскольку чистая безработица в русских селах возникала редко, то это означает, что десятки миллионов трудоспособных сельских жителей постоянно использовались с огромной недогрузкой, а существовали почти непрерывно на грани голода, нередко переходя эту грань.

Это была гигантская орда озлобленных лишних людей – не каких-то там Онегиных или Печориных, а почти таких же никому не нужных и ничего не могущих производить бездельников, как, например, современные палестинские арабы – аналогия тем более убедительна, что и в российских бедствиях были, как хорошо понятно, виноваты те же евреи – а кто же еще?!.

Бедственное положение было давно прекрасно известно правительству Александра II[292], а также и правительству Николая II еще до Русско-Японской войны[293]. Принципы Столыпинской реформы, начатой только в 1906 году, были очевидны еще за тридцать лет до того. Но для упоминавшихся выше идеологов реформы Петра Шувалова и Валуева, а затем и их преемников Лорис-Меликова и Абазы проведение этой назревшей меры было лишь только предлогом к тому, чтобы под видом ее обсуждения собрать намеченный ими вариант российского парламента, чему Александр II, как упоминалось, противился почти до последних дней своей жизни.

В результате получилось: ни парламента, ни реформы, надеяться на которые при Александре III было просто невозможно; годы его правления – безнадежно потерянные для необходимой модернизации архаичной российской социальной структуры.

А ситуация вовсе не стояла на месте: катастрофическое нарастание сельского населения все продолжалось!

Рост численности сельского населения России создавал немыслимые условия для ее существования. Выходов было в принципе два.