Заговор против террора

— Что о нем можно подумать? — Панин говорил и жевал одновременно. Получалось довольно невнятно, и это раздражало Кирилла. Он тоже начал пьянеть и наливаться злобой. — Такой же, как и остальные в Политбюро. Не лучше и не хуже. Я работал в министерстве при нем. — Панин наконец дожевал кильку, достал из кармана носовой платок и вытер пальцы. — Во время войны, если какой завод не выполнял план по выпуску военной продукции, он звонил директору и орал: «Я приеду и лично тебя расстреляю, сукин сын. И всех, кто с тобой управляет производством». — Панин глотнул пива и икнул. — Ну, понятно, тот директор завода спускал полкана на своих подчиненных, говорил, что Берия приезжает их расстреливать, ате — своим подчиненным, а те грозили работягам, что невыполнение плана — это саботаж, за который поставят к стенке. Отсюда и массовый героизм, и работа по 16 часов в сутки все годы войны, и все такое. А почему тебя интересует Берия?

— Да. так. Слышал я, что он получше других, и влияние на Сталина имеет больше других. Если это так, почему он не говорит Сталину, что происходит? Или, быть может, он не знает всего, что происходит?

Панин пьяно хохотнул и откинулся на спинку стула. Стул жалобно заскрипел, как будто предупреждая, что сейчас развалится.

— Берия знает все. Понял? Даже больше, чем знает Абакумов. И дело вовсе не в том, кто из этой своры хороший, а кто плохой.

— Тише ты, — зло скомандовал Кирилл.

— Все дело в Славном, — в том же тоне продолжал Панин.

— Я уже слышал это от тебя, — словно огрызнувшись, вставил Кирилл.

— Да, в Главном, — упрямо повторил Панин и наставил на Кирилла указательный палец, как дуло пистолета. — Не понимаешь ты простой вещи, Кирилл. На Руси всем правит царь. Если царь хороший, он дает слегка людям жить. В любом случае царь делает все, что хочет, и все вокруг терпят его. Запомни мои слова: поменяется царь — товарищ Сталин, и все изменится на следующий день в соответствии с желаниями нового царя. И все они: и Берия, и Маленков, и. — Тут Панин площадно выматерился, запив рюмкой водки. — И все они станут в один день другими. Такими, какими их пожелает видеть новый царь. Так было, так будет. Разлей по последней.

— Не философствуй. Уже время позднее..

Панин не слушал или не услышал слов Кирилла. Он продолжал:

— И знаешь — почему? Потому что вырвались наверх все холопы. Самая опасная и страшная категория людей. Люди холопского звания, как назвал их Некрасов.

— Савва, заткнись. Стены слышат. Совсем рехнулся?

— Вернее, не люди, а похожие на людей.

— Савва! М-мать твою. Сейчас плесну тебе в морду пивом, чтобы охладился.

— Давай лучше допьем его.

— Оставайся у меня, Савва, — командирским тоном приказал Кирилл. — Я постелю тебе на диване.

— Не надо стелить, я так лягу, — пьяно прогнусавил Панин, шатаясь и хватаясь за что попало, подошел к дивану и рухнул на него.

— Сними хоть ботинки, — посоветовал Кирилл.

— Какая разница, — бубнил Панин, впадая в пьяный сон. — Скоро ноги оторвут.

Тут Панин захрапел, и будить его было бесполезно. Кирилл снял с него ботинки, потушил свет, уселся за стол и закурил. С тревогой думал он о том, как его прошлое может встретиться с будущим.

Глава 5

30 сентября 1950 года Сталин ждал на своей даче в Кунцево доверенных членов Политбюро: Берию, Маленкова, Хрущева и Булганина. Приятного вечера Берия не предвидел.

Две недели назад на сверхсекретном совещании Политбюро Сталин был вне себя от ярости. Записи заседания не велось, Поскребышева не было:.обычно его звали только тогда, когда стенографировали все выступления.

Вначале Сталин вполне спокойно спросил Маленкова о состоянии Ленинградского дела. Пот выступил на лбу и над верхней губой верного сталинского прислужника.

— Мы приложили максимум усилий. — начал Маленков, и тут Сталин неожиданно взорвался, переходя на крик.

— Готово дело к открытому суду или нет? — Вождь выпучил глаза, его обвисшее старческое лицо задергалось. Казалось, он сейчас ударит Маленкова трубкой, которую зажал в руке. Не давая Маленкову вымолвить слово в свое оправдание, Сталин продолжал на повышенных тонах.

— Не готово. Знаю от Абакумова. Тоже мне, министр госбезопасности, не в состоянии приготовить дело такой важности.

Сталин перевел взгляд на Берию.

— И также обстоит дело с ЕАК. Не лучше и дела с врачами. Разучились работать или это саботаж?

Члены Политбюро сидели с окаменевшими лицами. Везде подозревавший заговоры Сталин улавливал мельчайшие перемены в их настроении и поведении. Впрочем, слово «саботаж» предполагало расправу и без признаков сговора.

Все молчали, боясь проронить звук. Сталин в гневе раскуривал трубку, нервно и часто выпуская дым.

— Посмотрим, как вы справитесь с другими делами, — угрожающим тоном продолжил свой монолог Сталин. — А Ленинградское дело отдайте в ОСО или военному суду. Как я понимаю, время ничего не решает. Так что не тянуть больше, все закончить к концу сентября, подготовить идеологическую кампанию в газетах.