Заговор против террора

Испытания атомной бомбы были назначены на 29 августа. На плечи Берии легла гора организационных, безотлагательных проблем мирового масштаба. Одним из центральных вопросов было обеспечение секретности и безопасности испытания ядерного устройства, и это нужно было координировать с Абакумовым. Министр МГБ принимал активное участие в атомном проекте с самого начала. Он обеспечивал набор рабочей силы, в основном заключенных, для строительства в несколько сотнях километров от Москвы секретного города «Арзамас-16», о существовании которого никто, кроме строго доверенных лиц, и не подозревал. В целях обеспечения секретности жизнь этих заключенных должна будет закончиться одновременно с окончанием строительства. Ведомство Абакумова находило и отбирало лучших ученых, отбывавших в лагерях сроки заключения за различные государственные преступления, включая участие в тех исследованиях, что были развенчаны партией и лично товарищем Сталиным как лженаучные. Эти ученые умы направлялись в отделы, занимающиеся техническими разработками. На Абакумова и Берию была возложена ответственность за их надзор, связи и дружбу с другими учеными, не запятнавшими свою честь участием в лженаучных разработках. Абакумов обеспечивал секретность снабжения этого города, ввоза и вывоза материалов, людей и даже удаление мусора. Его люди участвовали и в надзоре за строительством испытательного полигона под Семипалатинском. Сейчас он должен был обеспечить секретность последней фазы: транспортировку атомного устройства, а также ученых и персонала из города «Арзамас-16» на испытательный полигон.

Для обсуждения срочных проблем Берия решил встретиться с Абакумовым на Лубянке, в его кабинете, когда-то принадлежавшем самому Берии. Можно было, конечно, пригласить Абаумова к себе в Кремль, как человека, находящегося ниже в пирамиде власти, но у Берии была серьезная причина приехать самому. Кабинет министра МГБ был одним из тех немногих мест, которые не прослушивались. Как бывший министр МТБ Берия знал это лучше, чем кто-либо. А причина, по которой Берия опасался прослушивания, заключалась не в секретности ядерного испытания, а в необходимости обсудить два других, не менее важных вопроса государственной важности, заботивших Сталина и Маленкова и, в какой-то мере, самого Берию. Это расправа с Вознесенским и остальными членами группы покойного Жданова, а также с членами Еврейского Антифашистского Комитета. Разговор серьезный, который мог повлиять на его положение в эшелоне власти, а может, и стоить ему жизни.

Абакумов принял его радушно. Еще бы; сам Берия, доверенный Сталина, сумевший в короткий срок создать первую в СССР атомную бомбу, изволил его посетить!

Министр, одетый в безупречно выглаженный, дорогой костюм, белоснежную рубашку с неопределенного цвета темным галстуком, выглядел как иностранный дипломат на официальном приеме.

— На всем пути следования поезда до Семипалатинска, на всех станциях и полустанках расставлены мои люди, — докладывал Абакумов, восстановив на лице выражение суровой серьезности. — В каждом вагоне спецпоезда находится вооруженная охрана. Место испытания окружено кольцом наших сотрудников. Все приведено в состояние боевой готовности. Мышь не проскочит, птица не пролетит.

Абакумов улыбнулся, ожидая одобрения Берии. У них редко бывали стычки. Их отношения можно было бы назвать дружескими, если бы не возникавшие в последнее время трения, связанные в основном с тем, что Абакумов порой выполнял приказы Сталина, задевавшие интересы Берии.

— Еще раз хочу напомнить: ни одно живое существо не должно находиться ближе 15 километров от эпицентра взрыва. Наблюдательный пункт, в котором буду находиться я и государственная комиссия, расположен в 10 километрах от эпицентра.

— Да, да, Лаврентий Павлович, — с энтузиазмом согласился Абакумов. — Все меры приняты.

— Еще есть несколько вопросов, которыми я не мог заниматься последнее время, — начал Берия. — Расскажи мне вкратце, как идут следствия по делу Ленинградского обкома партии и ЕАК?

— Не так гладко и быстро, как бы хотелось. Мы, конечно, получаем признания вины от некоторых арестованных, но дальше этого дело не идет. Буду откровенным, Лаврентий Павлович: до сих пор существенных доказательств вины, за которую можно дать расстрел, не обнаружено. Поэтому к открытому суду мы не готовы, и не скоро будем. Как по ленинградскому делу, так и по делу ЕАК, есть обвиняемые, которые упорствуют и не признают свою вину, несмотря ни на какие усилия со стороны следствия. Есть также следователи, которые неохотно идут на сильный нажим. Мы, конечно, можем их заменить, но вопрос в том.

— Пока не нужно их заменять, — вклинился Берия, не дожидаясь конца фразы. — Я предлагаю тебе направить основные усилия на ленинградское дело и двигаться медленнее с ЕАК. Два таких открытых судебных процесса будет нелегко осилить.

— Но товарищ Сталин.