Заговор русской принцессы

Сначала из-за двери послышались торопливые тяжеловатые шаги, а затем в сенях раздалось спешное дыхание, и в комнату влетела высокая боярыня в летнем кафтане с широкими рукавами. На худых плечах — меховая накидка. В противоположность государыне, Лукерья Парамоновна была необыкновенно тощей. Но держалась она прямо, подпирая высокой шапкой потолок. Лицо у Лукерьи Парамоновны выглядело безликим и бледным, каким может быть только луна, затянутая дымкой облаков. Но черные, чуть выпуклые глаза смотрели зорко, стараясь предугадать малейшее желание госпожи.

Лукерья Парамоновна была постельницей царевны: ей вменялось дежурить в опочивальне Софьи Алексеевны, подправлять подушку, подтягивать простынку, чтобы не сбивалась в складки, а уж если ноженька государыни выглядывала из под одеяла, так ее непременно следовало укрыть. Но чаще всего обязанность боярыни заключалась в том, чтобы поднести царевне прохладного кваску да убрать поутру переполненный горшок.

Нахмурив брови, Софья Алексеевна хотела уже было отругать ближнюю боярыню, но, натолкнувшись на заискивающий взгляд, только ворчливо буркнула:

— Где же тебя носит-то?

— В горле что-то запершило, матушка, — охотно отозвалась боярыня. — Ковшик наливки клюквенной испила. Кажись, прошло. — Восторженно всплеснув руками, беззастенчиво польстила: — Какая же ты красивая, Софья Алексеевна! Век живу, а вот такой красы сроду не видывала!

За что держала царевна подле себя нерадивую боярыню, так это за откровенную лесть. Как тут не поверить сладкоголосой! Иной раз глянешь на себя в зеркало и невольно подумается: а может, не столь дурна, как самой видится.

Но сей раз боярыня перестаралась; и в ее визгливом голосе прозвучали откровенно фальшивые интонации. Но гневиться Софье спозаранку не хотелось.

— Дуреха ты, Парамоновна, — примирительно произнесла царевна. — Какая же из меня краса, ежели на правой щеке прыщ выскочил. Глянька-ка!

Лукерья Парамоновна подалась вперед. Подслеповато прищурившись, посмотрела на лицо Софьи:

— Не видно, государыня.

— Да ты совсем слепая стала! О, как раздуть может! — надула Софья Алексеевна и без того толстые щеки.

— Да к тебе, государыня, никакая зараза не пристает, — поспешила убедить ближняя боярыня. — Уж как мы молимся за твое здравие!

— Хватит тебе разливаться! — прервала хвалебную речь государыня. — Давай пойдем в мыленку, авось, хворь и отступит.

— Как не пройти, Софья Алексеевна? У такой красавицы все пройдет! А я еще и на восковую фигурку для верности поплюю. Все как рукой снимет.

— Да куда же это бедовая боярышня-то подевалась? — посетовала царевна. — Я ведь ее за кафтаном отправила!

— Во дворе он висит, матушка, — влетела в комнату запыхавшаяся Пелагея. — Меховой воротник молью побило. Вот как перешью, государыня, так сразу и принесу.

Софья Алексеевна нахмурилась. День не задавался: мало того, что половину ночи промаялась от бессонницы, так под утро едва не скатилась с кровати, и, не окажись рядом верной боярыни, так и ходила бы сейчас с разбитым ликом.

— Пойдем в мыленку. Не забудь настой боярышника прихватить, — напомнила государыня, — дух дурной перебивает.

— Дворовые девки уже с утра растопили печь, холодной воды натаскали.

— А нечисть разогнали?

— А то как же! — почти обиделась боярыня. — Духовник твой приходил, матушка, с утра мыленку благовонным ладаном окурил.

Откушав пирогов с маком, Софья Алексеевна в сопровождении боярынь направилась в мыленку. Поспешая впереди государыни, Лукерья Парамоновна распахнула дверь. В нос ударил запах настоявшегося многотравья. Вдохнула царевна в себя сладковатый дух, а потом изрекла, перевалившись через низкий порожек:

— Покрепче махорки будет. До самого пуза пробрало. Ну чего, девки, окостенели?! — прикрикнула она на челядь. — Помогите государыне сорочку снять.

Подле раскаленной печи стояла стоведерная бочка для мытья, до самого верха наполненная теплой водой, а к ней для пущего удобства была приставлена скамеечка. На поверхности крохотными корабликами колыхались лепестки ромашки.

Вспорхнули девки веселой потревоженной стайкой, окружили государыню, щебеча что-то веселое, и разом потянули рубаху, едва не обрывая рукава.

— Исподнюю не тяните! — прикрикнула Софья на нерадивых. — Не нагишом же мне в мыленке шастать!

Оставшись в одном нательном, просыревшем от тяжелого пара, государыня выглядела теперь еще более тучной. Туловище казалось почти необъятным, а огромные перси свисали чуть ли не до пупа, делая царевну откровенно безобразной.

Дверь в баню приоткрылась, выстужая пар, и в проеме предстала Лукерья Парамоновна. Картинно сложив руки у подбородка, громко возликовала:

— Красота-то какая неописуемая, матушка! Свет еще такой не видывал!

— Да гоните в шею эту юродивую! — неожиданно прогневалась царевна.

Дверь мгновенно прикрылась, прихватив с собой заодно и клубы тяжелого пара. Царевна оглядела свои телеса: «А вдруг не врет старая!» И тут же поняла, что в очередной раз попалась на обыкновенную лесть.

— Пелагея! — позвала государыня.

— Да, матушка, — откликнулась боярышня, перебирая дубовые веники.