Заговор русской принцессы

Спустившись на берег, на ломаном немецком языке Петр Алексеевич поприветствовал принца, а потом долго мял его щуплые плечи в медвежьем объятии.

Деликатно освободившись от крепкой хватки, принц Голштейн-Бекский сдержанно заметил:

— Курфюрст прусский Фридрих подготовил для вас дом, соответствующий вашему титулу.

— Вот как… На чем же я поеду? Мое посольство посуху топает.

Принц Голштейн-Бекский был воплощением учтивости, хотя крепко побаливали помятые плечи. Не исключено, что русский царь в порыве душевного расположения повредил ему связки. В ближайшее время следует обратиться к придворному лекарю.

Превозмогая боль, принц улыбнулся как можно более радушно:

— Могу для вашего величества предоставить свою карету.

— Ну, коли так… — Повернувшись к денщику, не отстававшему от него ни на шаг, царь скомандовал: — Гони ты в шею этих матросов, сам доберусь!

Отстранив Меншикова, поспешившего взять его под локоток, Петр Алексеевич сел в карету. Свистнула в воздухе плеть, и карета тронулась. Застоявшиеся лошадки весело цокали копытами по брусчатке, а государь, разинув рот, глядел в окошко, чем приводил принца в немалое умиление. Чистые мощеные улицы вызывали непомерное восхищение. Подобного в Москве не встретишь. Жеребец, помахивая длинной гривой, устремился вперед, а широкая расписанная крестами попона, едва не задевая мощеной мостовой, легкой волной развевалась от быстрого бега.

Гвардейцы, все как один на конях вороной масти, держались по обе стороны от кареты, соблюдая полнейшую невозмутимость. На беспристрастных лицах так и читалось: «Мы еще и не такое видывали!»

Скоро подъехали к небольшому двухэтажному зданию. Царь расторопно соскочил на брусчатку. Стукнул каблуком. Крепка! На такой и танцевать можно.

— Так, где мои покои?

— Прошу сюдае ваше величество, — галантно предложил принц, указав на небольшой уютный особняк, у которого в полупоклоне склонились полторы дюжины мужей в длинных париках.

— Это челядь, что ли? — бесхитростно поинтересовался царь Петр.

— О, нет! — отвечал слегка обескураженный принц Голштейн-Бекский. — Вас встречают одни из самых уважаемых людей в городе. Тот, что в черном парике, очень известный ученый, а тот, что справа от него — известный писатель…

Впереди, почтительно растянув губы до ушей, как если бы повстречал самого дорого гостя, в полупоклоне стоял мужчина средних лет. Роскошный светло-желтого цвета парик закрывал едва ли не половину свиты, смиренно державшейся за его спиной. Лицо плутоватое, с хитрицой. Так смотреть может разве что базарный вор, только что срезавший у простофили кошель, набитый серебром.

— А это кто? — с недоумением спросил Петр, указав на него перстом.

— Это придворный церемониймейстер господин Иаков фон Бессер, — гордо отвечал принц. — К тому же он еще очень известный поэт.

— Поэт? — в глазах Петра Алексеевича проявилось любопытство. — Стихи, стало быть, пишет.

При дворе Петр Алексеевич держал трех шутов, умевших сочинять срамные частушки. В минуту душевного расположения он любил слушать их скабрезные четверостишья, громко радуясь каждой точной фразе.

Неужто этот иноземец превзошел доморощенного Карлушу? Интересно было бы послушать.

— О чем стихи?

Заметив неподдельный интерес к своей персоне со стороны русского царя, церемониймейстер приосанился, показывая стать. Теперь он понимал, что все эти разговоры о невоспитанности Питера — всего лишь выдумки. Русский царь — по-настоящему образованный человек, если способен оценить красоту слога.

— О любви, ваше величество, — произнес поэт, не позабыв припустить в голос значительную долю загадочности.

— Выходит, что большой знаток по бабам! — неожиданно сделал вывод Петр Алексеевич. — Вот что, поэт, приведи-ка мне пару куртизанок! А то в дороге я без женской ласки совсем сомлел.

Иаков фон Бессер ошарашенно смотрел на Петра.

— Э-ээ… — только и сумел выдавить из себя церемониймейстер.

— Ах, да! Они ведь тут у вас денег стоят. — Повернувшись к Алексашке Меншикову, топтавшемуся подле, спросил: — Сколько здесь бабы стоят?

— Я давеча за талер расплатился, — не без гордости сообщил денщик. — Даже уламывать не пришлось.

Порывшись в кармане, Петр Алексеевич выудил из кармана горсть мелочи и протянул ее обескураженному придворному поэту:

— Думаю, что здесь на трех хватит. А вы что встали? — прикрикнул государь на вельмож, гуртом жавшихся за поэтом. — Давайте, взялись за котомки, да в дом несите. И смотрите у меня, не разорите! — погрозил он пальцем. — Там у меня два шелковых халата и камзолы немецкие!

Глава 27 ХЛОПОТНОЕ ДЕЛО — ПРЕСТОЛ

Ближе к вечеру в палаты государю постучали. Распахнув дверь, он увидел мужчину в немецком платье.

— Проходи, — произнес Петр, приглашая гостя войти.

Скинув темный плащ, тот уверенно расположился в кресле и уже совсем по-хозяйски налил себе в стакан прохладной медовухи. Выпил в два глотка, крякнул, ощущая, как хмельная радость разливается по жилам, и только после этого взглянул на повеселевшего Петра.

— Прибыл, государь!

— Рассказывай, Авдий.