И если явки по Средней Азии, а значит, по всей контрразведке по СССР, уточнить было нетрудно, они нам были известны с 1949 года, то явок по Дальнему Востоку не числилось вообще. Махтмана, Палквуса и Репнева мы вычислили в течение 2 часов — это работники Ташкентского треста геофизики. Репнев имел другую фамилию, он сразу был взят нами под пристальное внимание и круглосуточное наблюдение. Явки по Средней Азии мы закольцевали полностью, так что Репнев не успел опомниться. Нас интересовали явки по Дальнему Востоку, но от Репнева никто в эту сторону не выезжал, его телефоны, как рабочий, так и домашний, были на круглосуточном прослушивании. Мне требовалось срочно вылететь в Москву к Жукову и к Чжоу Энь Лаю в Китай. Созвонившись с Г. К. Жуковым, я рассказал ему о перехваченной писульке Даллеса и Эйзенхауэра. Георгий Константинович принимает решение и дает мне указание: снять копии, одну отправить в Москву, для него, а вторую оставить у себя. С одной копией и подлинником выехать в Китай, ознакомить Чжоу Энь Лая, а при возможности, и самого Мао Цзе Дуна с этим документом, оставив им копию, подлинник же обязательно оставить при себе. 26 апреля я выехал в КНР. За три дня успешно встретился и с Чжоу Энь Лаем, и с Мао Цзе Дуном. Агрессивная провокация Даллеса и Эйзенхауэра Мао Цзе Дуном была воспринята очень болезненно. Он, всегда невозмутимый, вдруг поднялся из-за стола, стал ходить взад-вперед по кабинету, повторяя: «Хрущев, Хрущев». Остановившись напротив меня, проговорил: «Хрущев, Линь-Бяо — враги!». Высказался по-русски, пожал мне руку и что-то проговорил по-китайски, чего я сам не понял, а переводчик перевел так: «пока есть мы, войны не будет, пусть Даллес хоть лопнет».
Попрощавшись, я поспешил домой. На этот раз меня сопровождали чекисты Китая до самой границы, пока я не перешел на Талды-Курганскую территорию. Провожая меня, Мао Цзе Дун сказал:
— Берегите себя. Не будет вас и нас, показывая на Чжоу Энь Лая, все может случиться.
Из Талды-Кургана я на вертолете, вылетел в Алма-Ату к Юсупову, так как требовалось установить полный контроль за некоторыми одиозными фигурами и укрепить контроль в районе Семипалатинской линии границы с Китаем, чтобы не допустить провокации с выстрелами с нашей стороны. Прилетели с Юсуповым в Семипалатинск, побывали на заставе и в отряде пограничников. Но говорили только об известных проблемах: все ли имеется, что требуется, чего не хватает, есть ли провокации со стороны китайских пограничников и тому подобное. Знакомить с Даллесовской писаниной, разумеется, никого не стали.
15 мая вернулся домой и связался по телефону с Жуковым. Он мне сказал, что ознакомил Хрущева с очередной писулькой Даллеса, но хорошей беседы не получилось, разговор закончился чуть ли не ссорой. Я рассказал, как и кем был принят в КНР, передал ему дословно все, сказанное Мао Цзе Дуном, и сказал, что меня китайские чекисты сопровождай до советской границы. Рассказал, где мы побывали с Юсуповым, и о том, что я отозвал 18 человек ребят на усиление нашей работы на Дальнем Востоке и в Семипалатинске.
Георгий Константинович спросил:
— В Москву не собираешься?
Я сказал:
— Пока не установил явки на Дальнем Востоке, придется воздержаться, так как это, сами знаете, сейчас вопрос вопросов. В Средней Азии все явки, существовавшие со времен Хелен Бреун, под нашим полным контролем. Алик Садыков установил контроль за ЦРУшниками в Пакистане и Афганистане, как и за связными этих стран. 13 июня Гена Дворников прослушал и записал разговор Репнева с каким-то Гавриным из Находки, разговор их длился недолго, но главное было в том, что Гаврин и Репнев наметили встречу в Сочи, 25 июня. Место встречи обозначено не было, а это нам говорило о том, что паутина ЦРУ простиралась до Сочи, а значит, и до Грузии. По телефону определили, кто такой Гаврин, его место работы и жительства, установили за ним круглосуточное наблюдение и прослушивание телефонных разговоров, закрепили за этим объектом всю группу полковника Сапрунова Василия Даниловича.
Через 11 дней все точки по Приморью и Дальнему Востоку были обозначены. 24 июня Дворников снова перехватил и записал разговоры Гаврина с Репневым, встреча их была перенесена на 7 августа и должна состояться в гостинице «Янтарная».
Как за Репневым, который оказался — Буровой — по паспорту и авиабилету, а впоследствии и по месту прописки в г. Ташкенте, так и за Гавриным (Гарцманом, по тем же данным) были закреплены наши люди индивидуально, как в полете до Адлера, так и в поездке до Сочи и гостиницы. 7 августа 1957 года все фигуранты, в том числе из Поти, Тбилиси, Баку и Еревана, были арестованы и препровождены в Москву. 12 августа прилетел в Москву и я. Как было не удивиться, когда пришлось встретиться со старыми знакомыми по Ташкенту и Тбилиси — какие они произносили правильные, эффектные речи до того, как их разоблачили, а теперь было очевидно, что это настоящие предатели Родины, продавшие все, что можно и нельзя за деньги, за амбиции, за свое неудовлетворенное тщеславие.