– Она отошлет вас от двора. Не знаю, куда именно, но сначала она…
– Хочет меня допросить. Должна ли я отвечать на ее вопросы перед всем двором?
Я молчал. Я смотрел в глаза Елизаветы, покуда она не отвела взгляд и не принялась снова с показным усердием перебирать книги. Затем я услышал ее тихий голос:
– Она послала тебя, стало быть, ты не потерял ее благосклонности. Означает ли это, что другое наше дело благополучно разрешилось?
– Да. Я вручил письма ее величеству. Арест Кортни будет на моей совести… но – только Кортни. – Я выдержал паузу. – Дадли пока ничего не грозит, хоть он этого и не заслуживает.
Приглушенный вздох вырвался у Елизаветы, и она вновь обратила на меня свой пронизывающий взгляд.
– А мое письмо?
– Его там не было. Дадли, должно быть, оставил его у себя.
Глаза ее сузились. Она испытующе оглядела мое лицо в побоях:
– Это его рук дело?
– Это – в том числе. Впрочем, ему досталось больше.
Губы Елизаветы дрогнули в жалком подобии улыбки:
– Полагаю, он был не слишком рад тебя видеть.
– Можно сказать и так. Он винит меня во всем, что произошло с ним самим и со всем его семейством. Заявил, что придет время и он заставит меня за все расплатиться.
– Этого следовало ожидать, – кивнула Елизавета. – Роберт никогда не признавал своей вины, если ее можно было переложить на чужие плечи.
Она встала. Платье ее измялось от сидения на полу.
– Итак, – проговорила она, – услышал ты от него что-то, помимо пустых угроз и бессмысленного бахвальства?
– Почти все, но я не знаю, насколько ему можно верить. Впрочем, наверное, этого тоже следовало ожидать. – И, не успев удержать себя, я добавил: – Зачем? Зачем вы это сделали?
На сей раз по губам Елизаветы скользнула неподдельная улыбка.
– Думаю, ты уже знаешь ответ, а если не знаешь, то Сесил знает наверняка. Именно поэтому он и послал тебя сюда. Не думал же он, что я стану смиренно ждать, пока Ренар не расправится со мной? Я поступила так, как должна была поступить. И не жалею об этом. Я жалею только о том, что подвергла опасности тех, кто мне дорог. – Елизавета коснулась ладонью горла. – Мне горько было узнать о том, что произошло с Перегрином. Я не завела бы дело так далеко, если бы предполагала, какую цену тебе доведется заплатить.
– Ее заплатил Перегрин, и я каюсь, что не оказался на его месте. – Я встретился взглядом с Елизаветой. – Это еще не конец. Ренар в бешенстве. Он пойдет на любые уловки, чтобы вас погубить. Вам по-прежнему грозит опасность.
Взгляд Елизаветы стал отрешенным. Она протянула руку, взяла валявшиеся на кровати домашние туфли; их розовые шелковые ленточки оплелись вокруг ее пальцев.
– Опасность грозит мне с того самого дня, когда моя сестра стала королевой. Наше прошлое – вот то, чего она никогда не сможет ни забыть, ни простить. Если сегодня она и щадит меня, то рано или поздно щадить не станет. Вот уж в этом можно не сомневаться.
«Различия в вере могут стать непреодолимой преградой даже между теми, кому самой природой предназначено быть ближе всех друг другу…»
Вспоминая слова Сибиллы, я наблюдал, как Елизавета отходит к потускневшему зеркалу и критически оглядывает себя.
– Больше ты ничего не хочешь у меня спросить? Говори сейчас, ибо после я не стану тебя выслушивать. Или ты так разочарован во мне, что теперь желаешь служить моей сестре?
– Я поклялся в верности вам. Неужели после всего, что я сделал, вы можете во мне сомневаться?
Елизавета отвернулась от зеркала. Она не сказала ни слова, но я увидел, как лед настороженности в ее глазах на мгновение дал трещину.
– Я никогда не покину вас, – сказал я. – По своей воле – никогда.
Елизавета прикусила губу.
– Мистрис Парри! – позвала она, и почтенная дама тут же ворвалась в спальню.
– Думаю, мы несколько злоупотребили здешним гостеприимством. Я должна отправиться к королеве, своей сестре, и просить у нее разрешения покинуть двор. Вряд ли она позволит нам уехать в Хэтфилд, – Елизавета искоса глянула на меня, – но, быть может, сочтет приемлемым мой дом в Эшридже.
По всему телу Елизаветы вдруг пробежала дрожь – единственный признак страха, который она прятала глубоко внутри.
– Если понадобится, я буду на коленях умолять ее об этой милости. Принесите мое белое платье. Я должна выглядеть… покаянно.
Мистрис Парри кивнула и поспешила назад в приемную.
Елизавета вперила в меня пристальный взгляд:
– У нас есть еще время. Роберт не оставил бы у себя мое письмо – не потому, что хотел бы тебе насолить, но потому, что не хотел бы причинить зла мне. Да, у него полно недостатков, и желает он чересчур многого, но смерти моей он никогда не желал. Если мое письмо пропало, значит его взял кто-то другой.
Я стремительно развернулся к двери.
– Погоди, – велела она.
Я оглянулся через плечо.
– Сделай все, что сам сочтешь нужным, – прошептала Елизавета. – Чего бы это ни стоило, письмо не должно попасть в руки Ренара. Если это случится, нам конец – всем нам.