Заговор в Империи (СИ)

— Да вы только гляньте! — воскликнула она и поманила напарника пальчиком, отчего тот, тоже донельзя смущенный, осторожно к ней подошел и привычным образом оказался расцелован в обе щеки. — Но ты еще получишь у меня, маг ушлый. Во что снова втянул Владиславушку? Девочке и сотни лет нет, а только в силу уже вступить хотела, имя ее ведьмовское в тетради нашей появилось. А рано Владе имя такое иметь, молода она еще, не время ей Гекате служить, молода да неопытна еще. Где же моя деточка? Владушка!

— Здравствуй, тетушка. — произнесла я и оказалась заточена в крепких объятиях, которые при желании и кости могли сломать. К счастью для нас, у тетушки такого желания не возникало.

— Совсем тебя эти ироды иноземные до истощения довели. — пробежались по мне ее голубые, внимательные глаза. — Резерв внутренний расширился, глаза дикие — сразу видно, контакт с богиней был, не зря панику в Ковене наводила. Сама еще худее стала, мудрее стала, опытнее. Гля, и фамильяра завела! И кого — барсука!

Я и барсук переглянулись, еще не до конца понимая, кто и кого завел. Впрочем, по его взгляду было видно, что это он появился у меня в минуту, когда я крайне в нем нуждалась, и никак иначе.

— Рановато, Владушка, на путь силы ты встала. — вздохнула тетушка, с тревогой заглянув ко мне в глаза. — Ни имени тебе ведьмовского еще не положено, ни фамильяра, ни силы такой, которая уже через тебя прошла. Не такова твоя участь, а только и имя уже есть и фамильяр.

— Тетушка, но ты вступила в силу на пятидесятом году жизни. — нахмурила я брови. — О какой сотне лет для меня ты говоришь?

— Ох, деточка, много тебе узнать предстоит. — покачала головой Румпельштида. — Я ведьмой ученой стала, от наставницы своей силу получила, а ты, моя дорогая, от рождения силой обладаешь. Я пусть служения прошла, мудрости задолго до ноши этой начала учиться, а тебе сейчас, налету, все схватывать требуется. Богодея имя твое, милая, что значит…

— Действующая по воле богов, — произнесла Мэри, неспешно подошедшая к нам под зачарованными взглядами водяного и лешего, не видевших еще на своем веку стольких ведьм в одном месте. — озаренная их милостью, выбранная всевышними.

— А вот и наша голубушка. — произнесла Румпельштида, оглядев ведьму. — Молоденькая еще совсем, а как черна душа. Кто же тебя так изувечил, милая?

— Ханаан. — коротко произнесла Мэри, и от ее слов, как от проклятья, над нашими головами пронеслась стая птиц, поднявшихся с насиженных мест, и устремившихся прочь. Птицам всегда тяжело приходится, их слух чувствительнее, чем у прочих существ.

— Проклятая. — произнесла тетушка тихо, так, что маги не услышали ее слов. — Низменная земля. Что же, ведьмовское имя дается высшими по мере дел, и говорит оно само за себя. Я не стану говорить тебе, что твоя наставница плоха, лишь укажу на то, к чему она тебя, дитя, привела. Мы снимем с тебя этот крест и настанет для тебя, Касьян, новая страница. Я глава Ковена Земли, ведьма, и я дарую тебе это имя, что означает «пустая, полая». Я дарую тебе его не в обиду, а как сосуд, который ты сможешь наполнить самостоятельно всем тем, что будет важно лишь тебе. Да будет оно новым шансом для тебя, ведьма. Не упусти его.

И пока Мэри, пораженная словами тетушки и легкостью ее действий, стояла пораженная под внимательным взглядом магов, не расслышавших слов Румпельштиды, сама она прошла к костру и, оглядев пространство вокруг, удовлетворенно произнесла:

— Да начнется очищение!

И, повинуясь ее словам, костер вспыхнул до небывалых размеров, заставив водяного испуганно отплыть, дабы не попасть случайно под его тепло, грозящее ему в лучшем случае ожогом.

Тетушка, принявшись раскачиваться из стороны в сторону, вознесла руки к небесам, покрывшимся черными, тяжелыми тучами, и начала распевку, слушая ритм, который вот уже сейчас, на закате праздника Ивана Купалы, звучал в воздухе для всех тех, кто верил, кто жил магией вселенной. То была игра дудочки, уверенные удары барабана и ритмичный звук натянутой струны, утягивающие за собой.

— Шагай в костер, моя дорогая, и будь готова открыть свое сердце. — произнесла тетушка, вынудив ведьму бесстрашно шагнуть вперед и замереть посреди горящего костра, который не обжигал, но заставлял гореть ее душу.

Мэри (или уже Касьян?) не было больно физически, но я боялась представить, какой ад из душевных мук ее ждал. И она горела, горела и горела, пока я и тетушка, как делали то когда-то волхвы, продолжали распевать, открывая свои сердца, чтобы разделить с ней эти муки.

* * *

Закончилось очищение лишь на рассвете. И то был, пожалуй, первый праздник Ивана Купалы для меня и присутствующих духов, когда мы не учиняли беспорядки и веселились в ряду своих, а пытались помочь. Не знаю, что думали на сей счет мой домовой, водяной и леший, а я чувствовала себя прекрасно, словно исполнила, наконец, свои обязательства по договору в стоящей форме.