Заговор

— У вас остались записи об этих встречах? — спросила Сара.

— Были. Но им как-то удалось… записи исчезли в то же время, когда стали поступать копии писем. — Старик закурил еще сигарету. — Забавно это.

— И вы не догадываетесь, кто доставлял копии, — выпытывала Сара, — или имел доступ к вашим записям?

— Это структуры государственной власти Соединенных Штатов, мисс Трент. Бюрократия не утруждает себя чрезмерной подотчетностью.

— Но зачем? — спросил Ксандр. — Зачем им было говорить хоть что-нибудь, если вы не проявляли к тому интереса?

— А-а, да ведь интерес-то у меня был… некоторое время. И я многое тогда узнал. Мне показали отрывки из манускрипта, устроили встречи с господами Вотапеком, Тигом и Седжвиком… Поверьте, сначала я все воспринимал с большим энтузиазмом. Я искренне верил, будто они открыли такое… как бы это выразиться?.. нечто, позволяющее контролировать электорат и не выглядеть при этом так, будто ты удавку на права накидываешь. Да, пожалуй, именно так. Нечто, что даст нам простор для создания действенной политики без потакания общественному мнению. То есть единственный способ что-либо сделать, чего-то добиться. — Шентен умолк. — Мои суждения вас тревожат, доктор, верно? — Глаза старика сощурились, когда губы захватили сигарету. — Извинений не приношу. Это, мой молодой ученый друг, наипростейшая истина политики. Во всех ваших книгах ее не найдешь. — Он пыхнул дымом и положил сигарету в пепельницу. — Так что, когда они пришли ко мне со своими планами, я отнюдь не ужасался, обманы, какие они готовы были пустить в ход, меня отнюдь не возмущали. Я принял их в свои объятия. — Он улыбнулся. — Вы что, искренне считаете, будто мы говорим вам обо всем, чем занимаемся в Вашингтоне? Вы искренне полагаете, что поняли бы, зачем требуется идти на определенные компромиссы? Народ… этот миф, столь дорогой вашему сердцу… он ведь в целом безразличен, несведущ и глуп. Так зачем его вообще тащить в эту петлю? Вы в самом деле думаете, будто кто-то всерьез собирался создавать демократию? Не смешите меня. Задумана была республика, система, в которой самые даровитые представляют чаяния остальных… невзирая на то, осознают ли эти остальные, что для них хорошо, а что нет. Без небольшой доли обмана вы обречены на посредственность…

— Очевидно, — перебила Сара, — вы с Вотапеком окончили одни заочные курсы.

— Мисс Трент, возможно, вам не по душе моя политика, но вы знаете, что я прав.

— Считается, — вмешался Ксандр, — что суть вашей политики в том, чтобы демонтировать разросшуюся систему государственного правления, возвращая власть народу. Или я что-то не так понял? Мне кажется, что вы, бравые правые, как раз и не желаете говорить народу, что для него хорошо, даже тогда, когда сами этого не понимаете.

— Замечательная тактика, вы не находите? — Шентен кивнул, протягивая руку за сигаретой. — Но неужели вы думаете, что, поступая так, мы отдаем власть? Мы попросту позволяем штатам разбираться с мелкими сварами. «Гони правительство со своего двора». Умный лозунг! Вы не находите? Держите их погрязшими в мелочах. Строго говоря, мы отвлекаем их от федерального правительства, позволяя играть с тем, что поменьше, лишь бы они предоставили нам одним управляться с тем, что и впрямь важнее и крупнее.

— Например?

— Пусть правительство занимается тем, для чего оно лучше всего приспособлено: получает максимальный доход, не тревожась о тех немногих, кому это сделать не дано. Чем больше мы сосредоточиваем интерес людей на властях штата, тем меньше они вникают в дела федеральной власти и путаются у нас под ногами. Стоит вам создать тщательно разъединенный электорат — группу людей, все заботы которых не выходят за пределы их собственных дворов, — как вам обеспечены великие свершения.

— Тогда что же вас не устраивало в торгах? — поинтересовался Ксандр. — Эйзенрейх все это делает возможным.

— До известного предела. Дело в том, что я верю в республику.

— Вот как?

— Да. Пусть я поборник элитарности, пусть я даже провозглашаю, что толика обмана может быть весьма полезна, однако я все равно верю в баланс власти — подлинный баланс! — среди того меньшинства, которое способно разбираться в проблемах. Естественно, это означает, что народу не следует позволять повсюду совать свой нос. Но это означает еще, что меньшинство, которое правит бал, обязано делать это, имея перед собой благородную, честную цель. Республике надлежит нести ответственность за стабильность и прогресс, а не за причуды дурного образования. Эйзенрейх устраняет народ, но, к сожалению, он устраняет и баланс. Вместо него он предлагает Звездную палату,[30] укрытую под вуалью республиканской добродетели. Обман — это одно, доктор, а тирания посредством культивированного фанатизма — совсем другое. Я с этим предпочитаю не связываться.

— Мешанина из Джона Стюарта Милля с сильным привкусом Макиавелли. — Ксандр кивнул. — Очень по меньшей мере странный замес для краеугольных камней современного консервативного движения.