Заговоренный меч

Тут же проходили верблюжьи бега, женская борьба, мальчишеские состязания, и лишь после всего наступил самый волнующий и торжественный момент — состязания акынов. Много опасностей таил он для славы вождей и сильных мира сего, ибо издавна позволено было в степи акынам высмеивать слабости и пороки всех людей без оглядки на их родословную и богатство, и настоящие акыны пользовались своим правом в полной мере. На этот раз состязания обещали быть особенно острыми, потому что судьей был Асан-Кайгы.

Только что прибыл столетний Асан-Кайгы из поездки к берегам Голубого моря, как издавна называют казахи Балхаш. Он быстро слез со своей быстроногой и гладкошерстной верблюдицы и пошел прямо в ханскую юрту.

— Скажи нам, Асан-ата, можно ли на берег Голубого моря перевести нашу Орду? — спросил хан Абулхаир после необходимых приветствий. — Об этом сейчас наши раздумья…

Старец ответил незамедлительно, причем во всегдашней своей манере:

— Кто посмеет перечить мудрому хану, если вместо сочного пастбища джайляу он выберет для себя голый солончак? Что касается меня, то могу спеть тебе про берега Голубого моря:

Лишь верблюд осилит эту пустыню в том случае,

Если наросты на его коленях будут толщиной

в четыре пальца.

И на землю, о которой спрашиваешь,

Можно посылать доживать свои дни лишь

бесплодного старца!

Перед тем как приступить к своим обязанностям судьи на таких ответственных состязаниях, певец обратился к хану:

— Со времени нашего предка Майхи-бия всегда получалось так, что первый приз неминуемо получал тот, кто лучше других возвеличит ханскую Орду. Но мне миновало сто лет, и я намерен нарушить привычки предков. Как-никак, а по годам мне пора быть уже среди них. Так что право мое неоспоримо, и я соглашусь судить состязания только при таком условии…

Даже хан не мог отказать в чем-либо человеку, которого почитала вся степь.

— Да исполнится твое желание, Асан-ата! — сказал Абулхаир.

И вот Асан-Кайгы представил свои условия. Первый приз присуждается тому, кто будет наиболее правдив в своих песнях и сможет возвеличить в полную силу мужество и отвагу, ум и благородство, радость и горе своего рода. Второй приз для того акына, который будет правдив по отношению к правящему хану и султанам, несущим бремя власти над людьми. А третий приз получит тот, кто предугадает будущее страны Дешт-и-Кипчак…

Но даже не в этом была новизна, а в разделении состязающихся акынов на пары. Если один будет петь о мужественных деяниях и подвигах своего племени или рода, то другой акын должен рассказать о теневых сторонах этих деяний для других родов или племен. Те же условия ставятся и перед борющимися за второй и третий призы. Утверждения одного певца-жырау должны быть опровергаемы другим, и победит тот, кого поддержит большинство слушателей…

Кипчаки, пожалуй, больше других степных родов пострадали от монгольского нашествия и еще больше — от непрерывной борьбы за власть в Золотой Орде. В конце концов единое племя распалось. Часть их откочевала на запад от низовий Едиля, другая часть отошла на восток. Великий плач стоял при расставании, и Казтуган-жырау прославился в народе своей песней расставания кипчаков с Едилем, которую спел он прямо со своего косматого аргамака:

У трех светлых рек, похожих на драгоценные

Подвески в женских украшениях,

Высился некогда мой величественный дворец.

У этих рек тощий облезлый верблюжонок

Быстро становился могучим атаном.

И если терялась в прибрежных лугах ярка,

То тысячную отару находили там на другой год!..

Мужество и богатство рода кипчаков предстояло теперь воспеть певцу. А противостоял ему почтенный старец Котан-жырау из аргынов, и это накладывало особый отпечаток на состязания. Из древнего рода певцов и прорицателей был котан, и еще отец его Сыпары-жырау горевал о судьбе своего народа, на который свалились неслыханные бедствия:

Как может жить змея

Без рук и без ног,

Как может жить дикий кулан

Без хвоста и без гривы?

Если каждый из них так или иначе хотел представить в более выгодном свете именно свой

род, то на голову выше этих известных певцов был мудрый Асан-Кайгы. Бездонны и печальны были его песни, и, как могучая река принимает в себя бесчисленные потоки, они вбирали в себя надежды и чаяния всех казахских родов и племен.

Тысячи людей уселись вокруг ханской Орды. Те, кто ближе, сидели на коврах и расшитых кошмах, подальше — на простых войлочных подстилках, а сидящие совсем вдалеке устраивались прямо на свежей зеленой траве. Древний Асан-Кайгы долгим, проникновенным взглядом осмотрел их всех, медленно обвел глазами родную степь до самого горизонта и запел:

Истинные богатства и драгоценности

Хранятся на дне самых глубоких морей.

Истинные благородство и мудрость