Заговорщик

Последние беглецы еще выходили из крепости, когда по мосту уже загрохотали подковы русских скакунов. Первыми на узкие улицы городка ворвались боярские дети – всего две сотни, готовые встретить на щит и рогатину любую засаду. Но беды никакой не случилось. Восторженных толп с цветами на улице не наблюдалось – как, к счастью, и воинов. За головными отрядами в покоренную столицу епископства чинно въехал Даниил Адашев – все прочие воеводы отстали на несколько саженей.

Внутри крепостных стен жители ценили каждую пядь. Улицы были столь узки, что запряженные парой повозки не могли бы разъехаться. Оштукатуренные дома смыкались стена к стене и тянулись вверх насколько можно, заканчиваясь островерхими крышами. И все же в центре нашлось место для скромной площади, размером с двор усадьбы Лисьиных, и двух стоящих напротив друг друга, удивительно похожих по архитектуре зданий. Костел и ратуша. Одинаковые островерхие кровли, одинаковые готические окна, одинаковые двери. Даже кресты имелись на обоих строениях!

Наконец Зверев сообразил: ратуша двухэтажная. Все же предназначена для работы разных служащих, помещений требуется много. У собора окна были выше и шли в один ряд посередине стены. Воеводы, кстати, успели сориентироваться быстрее и уже спешивались. Пахом соскочил почти одновременно с ним, перехватил повод. Андрей, повесив на луку бердыш, поторопился нагнать Даниила и Друцкого.

Почему-то князю казалось, что внутри должен быть развал, разруха, выломаны двери, летать обрывки бумаги – как это обычно показывают в фильмах про войну и освобожденные города. Но здесь царил абсолютный порядок. Гладкие, выбеленные стены, двери из мореного дерева. И тишина.

– Похоже, сегодня все решили прогулять, – усмехнулся Андрей.

Коридор вывел их в большой кабинет, напоминающий миниатюрный судебный зал: стены, потолок, пол были обшиты темно-темно-красными досками. Напротив, перед дверьми, стоял массивный стол такого же цвета, за ним – одно кресло высокое и четыре – поменьше. Еще два приткнулись у стены. Слева и справа от входа тянулись скамейки.

Уже знакомый бюргер с золотой медалью никак не мог расстаться с центральным креслом. Он шевелил губами, морщился, краснел, как от натуги, наконец все же встал и поклонился:

– Милости просим, бояре. Как видите, город сдержал свое обещание и открыл ворота. Ныне же вечером для вас будет дан пир знатными жителями Дерпта. Сегодня на площади они первыми принесут присягу на верность государю московскому Иоанну, прилюдно поклянутся в том на библии. Я велел приготовить все к полудню. Завтра присягнут остальные. Бюргеры – на площади, для черни же мы поставим столы с Писанием на улице и назначим писарей, кои запишут имена.

– Молодец, – похвалил ливонца Даниил Адашев. – Служи государю и впредь с тем же прилежанием, и ты станешь достойным и уважаемым человеком, не обойденным его милостями.

Бояре разбрелись по комнате, осматриваясь. Андрей заинтересовался окнами с витражами из мелких цветных стеклышек, князь Друцкий принялся ворошить свитки на столе, просматривая их один за другим.

– Члены городского совета не станут присягать, воевода, поскольку совершили сие деяние вчера, – кашлянув пояснил бюргер. – Теперь… Теперь же я должен передать вам ключи от городской казны.

– Ого! – внезапно расхохотался князь Друцкий. – Бояре, оказывается нынешней весной в Ливонии свершилось чудо! А мы и не заметили.

– Какое чудо, Юрий Семенович? – заинтересовались сразу все.

– Во всей Ливонии не выросла трава.

– Нет… Что ты, княже… Все ведь видели… – послышались смешки.

– Как же видели? Вот, слушайте. Приказ магистра Фирстенберга об исполнении ордена. «Ввиду опасности завоевания русского наших пределов приказываю всем городам выставить свои тысячи числом не менее половины от записанного гарнизона, кавалерам и рыцарям всякого звания выйти полною силою, иным честным людям в меру своего разумения ополчаться и выступить полкам всем к Дерпту, едва только на земле покажется первая трава». Судя по тому, сколько немецких витязей встретили мы на своем пути, трава нынешней весной не взошла в Ливонии нигде.

На этот раз бояре ответили князю дружным оглушительным хохотом. За шумом холоп со снятой шапкой, в одном кафтане без брони, хоть и опоясанный мечом, незамеченным протиснулся через толпу, поминутно кланяясь, и остановился перед Андреем.

– Чего тебе? – улыбнулся ему Зверев.

– Андрей Васильевич, княже…

– Да, я это, я. О чем просишь?

– Батюшка… Батюшка твой… боярин Василий… Лисьин. Убили его нынешней зимой у Кальмиукского шляха.

– Что-о?! – Андрей ощутил в руках, как трещит разрываемый кафтан, и тут на нем повисли сразу несколько бояр:

– Княже… Княже… Он же не виноват… Успокойся… Княже…