Заговорщики. Перед расплатой

— Да, нужно работать засучив рукава! — согласился Доллас. — У нас нет ни одного лишнего дня.

— Какая муха вас укусила? — весело воскликнул Уорнер. — Вы же только что уверяли, будто готовы ждать века.

Доллас посмотрел на Уорнера так, словно перед ним сидел сумасшедший, и ничего не ответил.

— Никогда не поймешь, врете вы или говорите серьезно, — недовольно пробормотал Уорнер.

— Видно, вскрывать сейфы не то же самое, что делать политику, сокрушенно покачав головою, сказал Доллас.

— А политический босс Нового Орлеана и Луизианы бывал мною доволен, хвастливо произнес Уорнер.

— Другое дело, там можно работать почти в открытую, а эти европейцы еще не привыкли к нашим приемам…

— Этикет! — презрительно сказал Уорнер.

— Во всяком случае, вы должны запомнить, что завоевывать ватиканскую державу должны итти не молодчики с кастетами, а "крестоносцы воинства пречистой невесты христовой, святой римской церкви, паладины святого Петра". Ясно?

— Откуда вы взяли эту чепуху? — сдерживая смех, спросил Уорнер.

— Формула его святейшества.

— Ах, старый мул! — Уорнер прыснул со смеху. — Мои молодцы в роли паладинов!

— Вы удивительная тупица, Уорнер, — с укоризною сказал Доллас. Неужели вы не понимаете: ваша же собственная польза требует усвоения всеми католиками без исключения, что у них нет и не может быть иного отечества, как только святая римская церковь, как вселенская держава Христа? Нужно заставить их забыть национальность и все земные обязательства и привязанности, кроме обязательства перед нами.

— Что–то вроде католического варианта Соединенных штатов мира?

— Отцы иезуиты зря потратили деньги на ваше образование, Джордж: не что–то вроде, а именно Соединенные штаты мира. Сначала Европы, а потом именно мира.

— А знаете что, брат Фостер?! — Уорнер, кривляясь, подмигнул Долласу. Такая лавочка меня устроит, если за мною сохранят должность главного эксперта по вскрытию всех сейфов, какие достанутся нам в качестве трофеев, а?

— Разговор с вами может вогнать в пот даже на Северном полюсе, — со вздохом сказал Доллас. — Попробуйте–ка впустить сюда немного свежего воздуха.

— Окна здесь, как в Синг–синге, — насмешливо ответил Уорнер, показывая на толстые старинные решетки, — но воздуху мы вам сейчас впустим из приемной. — И он направился к выходу в приемную…

Обливавшийся потом отец Август невольно перевел взгляд на широкое окно приемной, выходившее на площадь, в конце которой высилась громада собора святого Петра. В последние минуты Август уже плохо следил за разговором прелатов. В голове его гудело так, словно она была наполнена горячим, звонким металлом. Он торопился придумать оправдание тому, что сидит здесь один. Американцы, конечно, поймут, что он мог слышать их разговор. Тут, в помещении апостольской секретной службы, это могло окончиться для него худо. Он поспешно вскочил и, перебежав приемную, громко хлопнул дверью.

— Кто тут? — спросил вошедший с другого конца комнаты Уорнер и сумрачно уставился на склонившегося перед ним священника.

— Я к отцу Уорнеру, ваше преподобие, — негромко ответил Август.

Уорнер движением тяжелого подбородка указал на кресло и неприветливо буркнул:

— Подождите… — словно через силу прибавил: — …брат мой. — И снова скрылся в кабинете, плотно притворив за собою дверь.

6

История шла своим неумолимым путем.

Два лагеря стояли во всеоружии друг против друга: лагерь мира и лагерь войны. Борьба развернулась по всему земному шару; она сорвала все покровы, обнажила все тайны реакции.

Забыв кровавые уроки недавней войны, забыв позор немецкой оккупации, забыв о море благородной крови лучших французов, пролитой гитлеровцами и их пособниками из петэновско–лавалевской шайки, предатели во фраках дипломатов, изменники в потрепанных сюртучках министров и провокаторы в депутатских пиджачках действовали по указке все тех же пресловутых "двухсот семейств", что и прежде. Они объявили преступной самую мысль о том, что Франция никогда не станет воевать со своим союзником и освободителем — Советским Союзом. Отвыкшая краснеть наемная шваль вопила о необходимости лишить депутатской неприкосновенности поседевших в боях за независимость и достоинство Франции, за жизнь и свободу трудового французского народа Кашена и Тореза: ведь это была их мысль — "Франция никогда не будет воевать против Советского Союза!" С бессовестностью американского судьи французский прокурор требовал санкций не только для "Юманите", пустившей в мир эту "крамольную" идею, но и для всех печатавших ее левых газет. Кабинету не стыдно было обсуждать вопрос об этих диких требованиях распоясавшейся реакции. Министры Франции уже не считали нужным скрывать, что у себя, в прекрасной Франции, еще три года тому назад так высоко, с такой гордостью державшей знамя сопротивления фашизму, они приветствовали бы линчевание коммунистов.

Буржуазная пресса изо всех сил раздувала психоз войны.