Заговоры и покушения

Итак, Рейсс, коммунист, революционер, превращается в шпиона, в то время как европейская революция становится химерой, а Советское государство все более представляется последним ее «осколком», «нуждающимся в защите», воплощением очистительного пламени… Заметим: агент, разведчик, но не шпик! Рейсс — на службе в Красной Армии, но не у НКВД. Одному из соратников, перешедшему на службу НКВД, своему другу Феде (то же происхождение, та же судьба), он заметил: «Тебе лучше отпустить усы, без усов не станешь хорошим жандармом!»

Рейсс талантлив и методичен. Он внедряет, по свидетельству Елизаветы Порецкой, «агента в высшие политические круги Британского государства», становится одним из главных резидентов советской разведки на Западе. При этом он не превращается в циничного аппаратчика вроде Орлова, вовсю пользующегося своими привилегиями, соглашающегося на любую работу, даже самую грязную, до тех пор, пока машина не разделается с ним самим. Напротив, в Рейссе живет чувство «корней» и «конечной цели», несмотря на все зигзаги советской политики с середины двадцатых по середину тридцатых годов.

Революционер по самой своей природе, он постоянно живет в состоянии конфликта, который неустанно обостряется и ведет к раздвоенности, к дилемм — это конфликт между убеждениями и взаимоотношениями с государством. Нелепые авантюры, возникающие в больном мозгу хозяина Кремля, приводят в отчаяние такого профессионала, как Рейсс: то попытка наводнить мировой рынок фальшивыми долларами, то проект «вербовки» сына кайзера и т. п. Но есть вещи и пострашнее: поражение без войны в Германии, первые чистки, планомерное проникновение НКВД в IV Управление Красной Армии, постепенное отстранение от дел всех «инородцев» — поляков, латышей, сербов, евреев, занимавших важные должности в органах и сыгравших решающую роль в «героическую» эпоху, когда агент ОМС или чекист был прежде всего революционером, выполнявшим особую миссию.

Эти люди, наскоро замещенные русскими, «сделанными из другого теста и не знающими идеологических угрызений совести», революционеры «со стажем», для которых СССР был родиной приемной, а настоящей — революция, несмотря ни на что, не превратились в циников; они станут главной мишенью великой чистки 1937–1938 годов. А пока они уже сами перестали понимать, чьи они агенты: Коминтерна, Красной Армии или НКВД и его иностранного отдела ИНО, проникшего во все сопредельные службы. Тем сильнее тянутся они ко всему, как им кажется, что идет на пользу «правому делу», к великой битве: борьбе с фашизмом, а вскоре — к Испании.

Да, в Москве расстреливают, уничтожают целыми группами моих братьев и единомышленников, говорил Рейсс, но остается Испания, благодаря которой коммунистическое движение, может быть, воспрянет. Поэтому он продолжал молчать и отдавал все силы обеспечению бесперебойных поставок оружия Испанской республике. К тому же была еще боязнь пустоты, о которой говорит Троцкий в статье, посвященной смерти Рейсса: «Рейсс действительно работал за границей лицом к лицу с миром капитала. Это обстоятельство психологически облегчало ему сотрудничество с термидорианской олигархией… (но) порвать с Москвой означало не только оказаться подвешенным в пустоте, но и попасть в лапы иностранной полиции по доносу из ГПУ. Что же было делать?»

Однако после расправы с Тухачевским и командованием Красной Армии, после объявления охоты на «троцкистов» в Барселоне Рейсс решается и пишет свое письмо («Я больше не могу. Я возвращаю себе свободу»), чувствуя, что «его» мир больше не существует и что отныне ему легче посмотреть смерти в глаза, чем завязнуть в бесчестном компромиссе со сталинизмом. Ясно, что такой разрыв был равнозначен самоубийству: вручив письмо служащей советского посольства — то есть тех же органов, — он ждет, пока оно дойдет до Москвы, вместо того чтобы сразу его опубликовать для собственной же защиты! «Удивительно рыцарский поступок, — комментирует Троцкий, — предоставивший ГПУ достаточный срок для подготовки убийства…»

Таков был человек, убийством которого руководил Сергей Эфрон. Мы могли бы на этом остановиться и выставить Эфрона на веки вечные злодеем. Впрочем, в большей или меньшей степени так поступают все, кто пишет о деле Рейсса с позиции «обвинения», «гражданского иска» или «семьи»: Елизавета Порецкая, Виктор Серж, Жерар Розенталь (бывший адвокат Троцкого), историки-троцкисты… Вполне естественное и даже почтенное занятие — писать историю сталинизма с точки зрения его жертв, но для понимания событий столь же необходимо попытаться расшифровать загадку исполнителей, пусть даже и не влезая в их шкуру.