Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

на трапезу¹). Очень странно въ медѣ, винѣ, молокѣ и тому подобныхъ вещахъ, упоминающихся въ заговорахъ, видѣть отраженіе представленія о крови и водѣ изъ раны Христовой, или о райскихъ рѣкахъ, какъ это дѣлаетъ Мансикка²). И здѣсь надо искать реальныхъ основъ для формулы въ обрядѣ, а не въ символикѣ. Приношенія злому духу-болѣзни за больного человѣка — явленіе очень распространенное у самыхъ разнообразныхъ народовъ³). У насъ сохранились только слабые остатки умилостивительныхъ приношеній духамъ, причиняющимъ болѣзни. Таково приношеніе лихорадкамъ пирожковъ⁴); бросаніе зеренъ и хлѣба-соли „тёткамъ“⁵), угощеніе хлѣбомъ-солью „криксъ“⁶) и т. п. Жертвы и трапезы дѣйствительныя или воображаемыя помѣщаются въ лѣсахъ, болотахъ, очеретахъ, куда и ссылается болѣзнь. Это и вполнѣ понятно. Нечистая сила, причиняющая болѣзни, по народнымъ представленіямъ, живетъ именно въ болотахъ, въ трущобахъ, подъ корнями деревьевъ, гдѣ „солнце не грѣетъ, мѣсяцъ не свѣтитъ“. Поэтому-то лихорадку и завязываютъ въ лѣсу, въ вѣткахъ березы⁷). Или, напр., омывши больного ребенка водой, воду выливаютъ на березовый пень, że odbierze chorobę od dzieci złe, które tam pod krzakiem spoczywa⁸). Представленіе о болѣзни, живущей подъ деревомъ, отразилось и въ заговорахъ. Такъ, одинъ мордовскій заговоръ разсказываетъ о женщинѣ, ссылающей болѣзнь подъ дерево: In dem grossen Walde ist eine rote Tanne, sie hat die Krankheit in die Wurzel der Tanne geschickt⁹). Приведенный выше нѣмецкій заговоръ призываетъ на вора den grünen Rît (Fieber). Изслѣдователь по этому поводу замѣчаетъ, что эпитетъ „зеленый“ указываетъ на лѣсъ и дерево, а также

235

на то, что духи-болѣзни первоначально были духами лѣсовъ и деревьевъ¹). Къ корню дерева кладутся и жертвы за больныхъ²). Въ Германіи больной сухоткой дѣлаетъ приношеніе бузинѣ изъ воска, льна, сыру и хлѣба³). У насъ пирожки лихорадкамъ носятъ въ лѣсъ. А въ языческую эпоху въ тѣхъ самыхъ мѣстахъ, какія перечисляются теперь въ заговорахъ, совершались всевозможныя „требы“. Таковы жертвы подъ дубомъ, жертвы „рощеніямъ“. Еще въ 16-мъ вѣкѣ Макарій писалъ про Чудь и Ижору: „Суть же скверныя мольбища ихъ лѣсъ и каменіе и рѣки и болота, источники и горы“… Какъ разъ въ эти-то притоны и ссылаются болѣзни. Однако Мансикка и здѣсь старается отыскать апокрифическіе источники и христіанскіе символы. По его мнѣнію, ссыланіе „на очерета“ взяло свое начало изъ апокрифа, по которому діаволъ ссылается in loca silvestra⁴). Мѣсто ссылки пріурочивается имъ къ Сіонской горѣ⁵). Формула ссыланія въ дикое мѣсто была сначала только заключительнымъ эпизодомъ въ мотивѣ встрѣчи со зломъ, возникшемъ также изъ апокрифа, а потомъ она срослась съ символической вечерію на Галилейской горѣ⁶). Однако тѣ данныя, на которыхъ онъ строитъ свои соображенія, скорѣе могутъ быть истолкованы, какъ апокрифическій наростъ на болѣе древней основѣ. Источникъ происхожденія формулы надо искать въ обрядѣ. А онъ указываетъ, что въ заговорахъ рѣчь идетъ о буквальномъ отправленіи тѣмъ или инымъ способомъ болѣзни въ глухое мѣсто, гдѣ солнце не свѣтитъ и т. д. Такъ, напр., больной носитъ на себѣ записку, потомъ относитъ и кладетъ ее въ такое мѣсто, куда ни солнце, ни мѣсяцъ не свѣтитъ⁷). При униманіи крови окровавленныя вѣтки и тряпки прячутъ также въ темное мѣсто, туда, гдѣ ни мѣсяцъ, ни

236