Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 23

«Голубушка, Наталья Ивановна, здравствуйте. Пишу Вам, как пишут обиженные дети своей матери. Вы знаете меня, знавали и мою мать. Всю свою жизнь я веровала в Господа Бога и Его именем, как могу, помогаю больным. До сих пор я дружу с теми, кого вылечила и вызволила из беды. Ведь в основном люди помнят добро. А это самое главное для мастеров: знать, что наш труд и старание не забываются теми, кому мы помогли.

Иногда Бог не откликается на наши молитвы, но и тут я говорю, что на все воля Божия. Мы не можем требовать. Мы лишь можем просить. А давать или не давать – не нам решать, а Богу.

В сентябре 2005 года ко мне пришла женщина по имени Людмила. Она представилась как работник администрации нашего города. А потом сказала, что желает у меня полечиться. Мне сразу следовало ей отказать, потому что мне не понравилось, как эта молодая женщина со мной говорила. В ее намеках был скрытый шантаж: мол, если не поможешь, то в моей власти прикрыть твое знахарство. Прямо она этого не сказала, но все было хорошо понятно. Она бесцеремонно подходила к моим иконам, но не для того, чтобы перекреститься, а чтобы задать вопрос: старая или современная икона и сколько стоит.

Помня заповедь знахаря, я подавила в себе неприязнь и обиду за ее бесцеремонность и стала ей помогать. Вскоре Людмила сказала, что ей стало гораздо лучше и теперь читать по ее здоровью хватит, а нужно почитать по любовнику, чтобы он сам позвонил ей после их ссоры. Я стала говорить Людмиле, что нельзя бросать начатые отчитки, что их следует довести до конца, а потом только можно браться за другое дело. Но Людмила сказала:

– Ты забыла, кем я работаю в администрации, и хочешь неприятностей?

Мне бы надо было ее просто отправить, но я сдуру снова взялась ей помогать.

С любовником она помирилась. И тут же принесла новый заказ. С этого дня Людмила стала ходить ко мне, как к себе домой, и тогда, когда этого ей хотелось. На меня она смотрела, как на бюро заявок, но только там за заказ платят, а здесь она даже на свечку не оставляла. То ей сделай, чтобы начальник выгнал сослуживицу, то чтобы ее знакомый в ГАИ суд выиграл. Одним словом: не понос, так золотуха, простите за грубое слово.

Так я от нее устала! Придет и сидит три часа. Всем людям кости перемывает: все у нее плохие, она одна – ягодка.

Думала я, думала и решила: делать ей не буду ни хорошего, ни плохого. Откажу – и все тут.

Пришла Людмила с очередной просьбой помочь ее племяннику при сдаче экзаменов: чтобы экзаменаторы были милостливы и не ставили плохих оценок. А я ей говорю:

– Пусть твой племянник учит как следует, а не надеется на меня, старуху. Да и не знаю я этой молитвы.

Посверкала она глазами, да промолчала. Ей ведь неизвестно, знаю я эту молитву или нет. Вот я и стала так из-под нее выворачиваться. Придет, а я ей: не помню этой молитвы, стара стала, память плохая. Вижу, злится, а я свое: не знаю, забыла, не умею.

Потом она перестала ходить и не была у меня почти два года. И вдруг пришла. Гляжу: а у нее в лице ни кровинки. Вижу, попорчена она с ног до головы. Наверное, все же достала кого-то своим характером, вот и нарвалась – кто-то ее сильно уделал.

Болезнь не только не красит, она еще и усмиряет. Совсем другой стал человек: не язвит, не насмехается, не грозит, а просит. И просит со слезами. Стало мне ее жалко, думаю: поумнела, помогу ей болезнь ее избыть.

Взялась я по ней читать, да так мне тяжко, так сильно ей наделано, что сама после отчиток на стены лезу, а ей помощи никакой! Я и это, и то пробую: и помины, и отпевание по болезни. И курицу сама зарубила, и к реке и к колодцу ходила. Целыми днями только ею одной и занимаюсь. Но ей не лучше. Видно, сам Бог по ней молитвы не принимает. Переживаю за нее, стала уже подумывать Вам прописать, чтобы Вы мне пособили ее тянуть. И тут она как взбесилась:

– Ты, – говорит, – аферистка, ничего не умеешь, а берешься. Я на тебя всю прессу натравлю, тебе небо с овчинку покажется!

Так мне стало обидно от ее слов, ведь я столько ей помогала. Разве моя вина, что Бог не желает ей больше помогать?

Вы-то ведь знаете, Наталья Ивановна, что молитва знахаря без Божией милости – как зерно без земли. Ничего не прорастет без Божия позволения.

И действительно, замучили меня. То репортеришка придет, то участковый, то одну бумажку пишу, то другую. Бабенка какая дитенка принесет пупок заговорить. Он орет, а я его в руки не беру, не хочу больше, чтобы нервы мои мотали, ведь я уже старая, да и обидно мне до слез. Откуда только такие кляузники берутся. По рукам бьют, а эти руки столько молились за людей Господу Богу.

Вот и решила Вам написать, что мы в таком случае должны делать? Могла бы я ее загнобить, а как же наш знахарский закон, наша заповедь?»