Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 35

–  Ваш ребенок не умрет, – сказала незнакомая гостья, – а, наоборот, будет очень долго жить, но в ней будет жить и нечистая сила, а когда этот ребенок состарится и умрет, нечистый подселенец переселится в другое жилище, к младшему кровному человеку, и тогда это все повторится снова.

Дальше они говорили шепотом, и лишь некоторые слова я могла слышать и понимать. Родители перебирали детей по именам. Сперва они хотели продать под „жильца“ брата Ваню, но гости сказали, что у них больна дочь, а не сын, значит, нужен не мальчик, а девочка. И снова родители стали перебирать имена сестер, в конце концов почему-то отец выбрал меня, возможно, потому что я была самой младшей и слабой, а может, просто он любил меня меньше других. Когда дело было решено, меня вывели во двор, за порог и обрядили в чужое платье. Оно было мне велико и болталось на мне как на пугале, но я думала лишь об одном – о вкусной еде, которую мне пообещали приезжие люди. Помню, как меня посадили на деревянный чурбан и, накрыв мою голову черным платком, запретили мне говорить.

Из их повозки, запряженной лошадьми, вылезла старая бабка, она и читала надо мной какую-то складную молитву, похлопывая меня то по голове, то по плечам, то по спине. От ее бубнящего голоса или от чего другого я уснула и ничего больше не слышала. А может, это было сделано колдовством. Потом меня разбудили, и я почему-то оказалась спящей на лавке. Я поднялась, и мама позвала меня кушать хлеб и колбасу. Эту еду я ела впервые в жизни, и так мне было вкусно, как еще не бывало никогда. Ели все, и братья, и сестры и родители, а гостей уже не было, они уехали, пока я спала. И вот тут во мне заговорил голос. От неожиданности я оглянулась по сторонам и стала искать глазами того, кто еще, кроме нас, есть в хате, но чужих в доме не было никого. А голос между тем мне шептал: „Не верти головой, это я, твой жилец, и теперь я с тобой до конца твоих дней. Вкусно? Это за меня заплатили. Если бы не я, ты бы никогда не попробовала колбасы, сдохла бы от голоду и все“. В этот момент я чуть не подавилась, но не стала ничего говорить родителям. Отчасти я понимала, а может, догадывалась, что тот, кто во мне сидит, оказался во мне из-за этой еды, которую взяли мои родители. Отец мой каждые десять минут выходил на улицу, чтобы полюбоваться конями, которых они нам отдали в обмен на „жильца“, так я его назвала и зову всю жизнь, потому что именно так его называли те приезжие люди.