Загробная жизнь

Но вам страшно за тех несчастных, которых постигнет мука? Вы жалеете их? Вы говорите: «пусть неизбежна вечная казнь нераскаянным; пусть неизбежно будет удаление их от Бога на бесконечные века: по крайней мере, не были бы столь ужасны мучения их». Действительно, страшиться всей душой нужно за этих людей. Плакать о них следует самыми горькими слезами. Страшиться и плакать за них следует тем более, что сами-то они в этой жизни не обнаруживают ни боязни, ни плача за свою участь. Если бы тебе окончательно было известно об известном человеке, что он осужден на вечные мучения и что не избегнет их по своей закостенелости; если бы ты уже мог представить себе, как тело этого человека горит адским огнем, как его угрызает неусыпающий червь: не содрогнулся бы ты за него, хоть бы был самого равнодушного характера? Не дал бы ты ему совета, чтобы он пожалел самого себя, если б даже это и был твой жестокий обидчик или злейший враг? И не обличил бы ты его в безбожии и злобе, как некогда святые мученики, умирая, обличали своих безбожных мучителей? Пример для этих чувств видим и в Самом Спасителе нашем.

Он возмутился духом, т.е. вышел из обыкновенного тихого состояния Своего, когда видел перед собой на Тайной Вечери того, который будет гореть вечным огнем. И тем прискорбнее Ему было видеть навеки погибающего Иуду, что перед этим только Он сказал всем ученикам: завещаю вам… царство…, сядете на престолах…, т.е. выразил обещание о вечной награде, от которой, между тем, Иуда свободно отказался. Так доброе сердце не может не ужасаться за тех людей, которых ожидает вечная мука! Так, не только мучиться самому в аду, но и видеть адские мучения другого (если б это случилось) столь страшно, что и сказать нельзя! Это значило бы (допустим такое ничтожное сравнение) то же, что видеть человека, перебегающего из угла в угол в доме, который весь объят пламенем и из которого выбежать нельзя, или стоять у отверстия глубокого колодца и слышать оттуда отчаянные вопли человека, который упал в этот колодец и никакими силами не может быть оттуда извлечен.

Но каждый из нас должен больше заботиться  о собственной участи, чем рассуждать о том, что принадлежит суду Божьему и воле Божьей, чем настаивать, чтобы были облегчены грешнику будущие мучения. Если мы слышим теперь о вечной муке, слышим не однажды, а сто раз, то и должны стараться избегнуть ее. Должны мы, без сомнения, заботиться в настоящем случае и о ближних, как о самих себе. Но заботливость наша здесь должна состоять, собственно в том, чтобы убеждать к покаянию и исправлению жизни тех, которые совсем забыли Бога, будут ли они нам свои или чужие, желают ли послушать нас или нет. К этим советам и мольбам пред забывшими Бога (для кого такая заботливость удобоисполнима) мы должны присоединять молитву об избавлении их от вечного огня. А были, кстати скажу вам, столь высокие, любящие души, что о ближних-то в этом смысле заботились более, чем о себе, что готовы были сами-то как бы погибнуть навеки, только бы видеть других спасенными. Так пророк Моисей, умоляя Бога за евреев, которые преклонили колена идолу, сказал: «если не простишь греха их, то изгладь меня из Твоей книги, где записаны Тобой предназначенные для вечного блаженства» (Исх. 32: 32).

О, если б мы чаще размышляли о будущей участи грешников! Тогда в большом страхе Божьем мы проводили бы свои дни. Тогда, например, гордый ненавистник оставил бы свою ненависть, блудник и прелюбодей прекратили бы свои преступные связи, пьяница положил бы твердую решимость не упиваться вином; грабитель и убийца отложили бы свое намерение о новых преступлениях; человек, во все дни веселящийся, побоялся бы страшной участи своей за гробом. Тогда меньше было бы разбирательств в наших судах, опустили бы тюремные замки, закрылись бы многие дома увеселений, больше народа было бы в церквях; потребовалось бы более духовников для принятия исповеди от говеющих, более было бы желающих поступать в монастыри. Тогда не роптали бы мы на те неблагополучия и несчастия, которым посещает нас Бог, не тяготились бы столько страданиями в жизни, сколько тяготимся теперь, не тосковали бы о лишении нас наград и разных даров счастья, напротив, за все благодарили бы Бога; в счастье и довольстве своем не доходили бы до забвения Всевышнего и презрения к ближним. Тогда мы не жалели бы себя для поста, молитвы и разных христианских подвигов. Что значат десять или двадцать лет, которые мы проведем в добровольных трудах ради Царства Небесного или же в таких скорбях,  которые свыше посылаются нам? Годы эти, как песчинка в груде песка в сравнении с теми мучительными веками, от которых мы избавимся богобоязненной своей жизнью, но которых не избегнем в случае своей неисправимости. Кроме того, и трудные в настоящей жизни годы благочестивого человека уже доставляют ему много приятного и отрадного, так что, говоря решительно, это человек и теперь чувствует себя счастливее мирских счастливцев.