Загробная жизнь дона Антонио

Марина с интересом посмотрела юнге вслед: похоже, именно его место она и займет, а парнишка получит вожделенное звание матроса. И, похоже, юнгу на этом судне не обижают, вон как он радостно понесся выполнять капитанский приказ. Только вот незадача: как она сможет скрывать свой пол, живя вместе с матросами в кубрике? Ее же разоблачат в первый же день. Оставалось надеяться, что Нед уже что-то придумал.

Он в самом деле придумал. И, едва юнга принес ужин и закрыл за собой дверь каюты, взял быка за рога.

— Что ты готов дать, Фитиль, за дитя Моря у тебя на борту?

На полмгновения капитан ошеломленно замер, потом глянул на Марину в упор и усмехнулся.

— Безопасность для вас обоих, Циклоп, двойное жалованье юнге, а тебе должность второго помощника.

Чифом пока не возьму, мне бунт на корабле не нужен.

— Неплохое предложение, Фитиль. Но это еще не все. — Дождавшись, пока капитан кивнет, Нед продолжил:

— Дитя Моря — девушка. Ты не будешь спрашивать ее имени и дашь ей отдельное жилье, хоть кладовку.

Капитан снова кивнул и оглядел Марину с еще большим интересом.

— Идет. Кладовка найдется, и юнга по имени Генри меня устраивает. А с чего это?..

— Дитенка фейри понесло в море? — продолжил за него Нед. — Да с того же, с чего рыба на суше дохнет.

Смотри, какая бледная. Худо ей на берегу.

Ухмылка капитана ясно говорила, что он прекрасно понимает — кому хочешь станет худо, если попадешься на глаза графу Арвелю с прихвостнями. А уж если еще и убить парочку из них, недомогание станет смертельно опасным.

— И не расспрашивай юнгу о прошлом, кэп, если хочешь настоящей удачи. Юнга-то ответит, но ты удачу потеряешь.

Фитиль махнул рукой:

— Кракен с тобой, Циклоп, сиди на своих тайнах. Давай уже выпьем, а потом представлю вас команде. И чтобы без твоих моржовых штучек, «Роза Кардиффа» — судно мирное, а я — купец и чту закон. Усвоил?

— Разумеется, кэп! — ухмыльнулся Нед и взялся, наконец, за кружку с вином.

А Марина облегченно привалилась к его руке и почти поверила, что все неприятности позади, а впереди их ждет долгая счастливая жизнь… небольшой сундучок, спрятанный в портовой таверне… на необитаемом острове… с толстой черной крысой внутри… она мурлычет и приносит удачу…

Под мурлыканье черного кота по имени Морж она и уснула, крепко и сладко, как положено спать девочке тринадцати лет.

Глава 18**, в которой говорится о мессе, апельсинах и маврах

Малага совершенно не изменилась за те девять лет, что Тоньо здесь не был.

Все так же ласково и осторожно поутру касаются кожи солнечные лучи, манят сохранившейся с ночи прохладой беленые стены домов, а тяжелые гроздья только начавшего поспевать винограда обещают терпкое молодое вино и сладость близкой осени. Над портом перекликаются чайки, заглушая вопли торговок рыбой и ругань докеров. Скрипят мачты, грохочут бочки. Плещет о сваи ленивая волна. А входящая в гавань бригантина словно летит над водой на своих белых альбатросовых крыльях…

Лишь остановившись у каменных перил лестницы, спускающейся к «чистой» части порта, Тоньо вдруг понял, что понятия не имеет, почему ноги принесли его сюда. В Севилье он не тосковал по морю и вовсе не жаждал вернуться на флот, но сейчас взгляд сам обращался к вольным просторам и выискивал знакомый силуэт.

Странно.

Ведь он прекрасно знает, что фата Моргана — всего лишь мечта и видение, и ее бриг не войдет сейчас в гавань.

Пожав плечами, Тоньо отвернулся от моря и направился к Ла Манкита — кафедральному собору, нежно прозванному жителями Малаги «Однорукой дамой». Колокола как раз созывали горожан на мессу, а он так давно не был в церкви… почему-то за тот месяц, что он провел в Севилье, так и не нашлось времени отстоять службу. А ведь когда-то он любил приходить в собор и под гулкие летящие звуки хоралов рассматривать витражи, или прелестных дам под мантильями, а потом подсылать пажа к самой красивой из них и назначать свидание.

Именно так он встретился с Анхелес в Саламанке… давно, целых пять лет назад! Ей тогда было четырнадцать, она была прекрасна, как только что распустившаяся роза, а он сам был юн, наивен и безумно влюблен.

Тоньо снова не заметил, как оказался теперь уже в соборе. Хор мальчиков выводил свое проникновенное «Agnus Dei», жизнерадостно чирикал где-то под сводами случайно залетевший в храм воробей, и в пыльном луче солнца, окрашенном в цвета моря и крови, молилась юная донна под мантильей. Тоньо видел лишь темный силуэт в нимбе танцующих пылинок и несколько льняных прядей, выбившихся из строгой прически, но точно знал, что донна юна и прекрасна. И — что в Ла Манкита нет никого, кроме них двоих. Ни падре, нараспев льющий латынь, ни служки в белых ангельских одеждах, ни сонм прихожан, внимающих благословению и предостережению — никто не имел значения. Только незнакомка, почему-то похожая на белокрылую чайку, скользящую вдоль последних лучей заходящего солнца.