Загробная жизнь дона Антонио

– Вы любите музыку, моя роза? – спросил Тоньо, когда дважды утешенная донна задумчиво улыбалась деревянной Пресвятой Деве, взирающей на нее с пониманием и сочувствием, и покачивала ножкой в такт знакомому каждой благородной испанке мотиву.

– О да, я очень люблю музыку. – Донна перевела просветленно-задумчивый взор на Тоньо, провела пальцем по его ключице. – Вы бы могли спеть для меня, Тоньо. Ваш голос… – Она мечтательно вздохнула, совершенно игнорируя второй уже призыв баса под окном явить свой дивный лик и осветить улыбкой ночь.

– Ваше желание, моя роза, для меня закон, – со всей куртуазностью ответил Тоньо и не удержался от любопытства: – Благородный идальго посмел вам не угодить?

Донья Каталина засмеялась:

– Ах, Тоньо! Он так зануден, уж вам ли не знать! К тому же он фальшивит. Ненавижу фальшивые ноты!

В ее голосе проскользнуло нечто, не имеющее отношения к пению за окном: дон Хосе Мария вовсе даже не фальшивил. Уж чем-чем, а сладким голосом его Господь не обделил. Хоть и недодал так нужных настоящему идальго, а тем более морскому капитану, храбрости и безрассудства. По крайней мере, сам Тоньо в этот романтический вечер не стал петь серенад, а просто залез на балкон к донне, не обращая внимания на слова протеста, но повинуясь азартному блеску сливовых глаз.

О чем ни секунды не пожалел.

– Вы правы, моя роза. Я не позволю больше оскорблять ваш слух фальшью.

Поцеловав донне руку, Тоньо вскочил с постели и, не надев даже сорочки, подошел к прикрытому лишь тонкой кисеей окну. Сладкоголосый капитан, почти отчаявшись добиться хоть улыбки, хоть взгляда, уже в третий раз призывал прекрасное виденье…

– Ну раз вы так просите, мой капитан. – Тяжело вздохнув и подмигнув через плечо хихикнувшей донне, Тоньо отдернул занавеску и явил капитану долгожданное видение.

Тот поперхнулся и дал петуха. Удивительно, как его удар не хватил – хотя капитан и был к тому близок, судя по выпученным глазам и хрипло-придушенному голосу.

– Вы?..

– О, так эта серенада была не мне? Какая досада, право слово, а я-то надеялся на ваши чувства, дон Хосе…

– Каналья. – Капитан опомнился, отступил на шаг. – Вы опорочили донну Каталину, мерзавец!

– О нет, дон Родригес. Всего лишь спас от невыносимой скуки. Кстати, вы сфальшивили во втором катрене.

Про второй катрен Тоньо говорил уже в спину позорно отступающего соперника. Впрочем, не соперника вовсе, скорее жертвы несчастливой фортуны и собственных амбиций. Ну скажите на милость, как могла бы донна Каталина польститься на этакую заурядность?

Все время отпуска Тоньо провел с донной Каталиной. Официально – как знакомый ее супруга по университету в Саламанке. Конечно, это было некоторым преувеличением: Тоньо поступил туда, когда дон Кортес уже закончил университет и вовсю завоевывал Новый Свет, но такие мелочи никого не волнуют.

С капитаном Родригесом Тоньо почти не встречался, разве что на парочке званых вечеров, затеянных в его честь, – и то лишь потому, что не мог отказать донне Каталине сопровождать ее. Донна желала блеснуть уж если не супругом, то хоть поклонником. На этих приемах оба делали вид, что едва знакомы – что никого не удивляло. Должно быть, думали благородные доны, весьма неловко иметь в подчинении столь высокородное лицо, как дон Альварес де Толедо-и-Бомонт. Проблемы субординации. А дон Хосе Мария Родригес вызывал в них некое даже уважение тем, что не пытался навязаться в друзья собственному лейтенанту, несмотря на все выгоды подобного знакомства.

Пожалуй, нежелание лебезить перед ним было единственным, что уважал в капитане и сам Тоньо. Все же отец Кристобаль был прав, выбирая ему учителя.

Тоньо думал так ровно до тех пор, пока капитан Хосе Мария Родригес не закончил свои дела в Барселоне и «Санта-Маргарита» не снялась с якоря. только в открытом море понял, что даже его преосвященство способен недооценить человеческую глупость. Или ненависть.

Глава 14, в которой один благородный дон торжествует, а другой видит сны

На следующее утро после выхода из Барселоны капитан Хосе впервые за всю флотскую службу Тоньо прислал со стюардом приглашение на обед в свою каюту. От этого приглашения за милю несло подвохом, но не пойти было нельзя. Да и смысл? Если капитан Хосе опять решил отравлять ему жизнь, пусть лучше делает это за хорошим обедом, а не на глазах у матросов.

Обед в самом деле был прекрасен, а вино – выше всяких похвал. Тоньо кушал паэлью и хамон с большим удовольствием, решив, что не доставит капитану Родригесу радости своим недоумением или же плохим аппетитом. Застольная беседа, правда, была не так хороша. Честно говоря, это и беседой-то было нельзя назвать, так, перекидыванием вежливо-пустыми фразами о погоде и моде. Эта пустая вежливость совершенно не вязалась с веселым злорадством, которое капитан Родригес и не думал скрывать. А вот та история, что капитан рассказал за вторым бокалом сладкого красного, уже была где-то ближе к цели этой странной недружественной беседы.