Капитан Родригес напоследок смерил Тоньо ненавидящим взглядом и тихо пожелал сдохнуть в муках. Увы, приложить к этому руку он уже не мог, как и оставить Тоньо на корабле. Командой овладела паника, там и тут слышалось про чуму, холеру, моровое поветрие и Господню кару, а в воздухе витал отчетливый запах бунта. Кому хочется плыть на обреченном корабле? Пусть лучше больные отправляются в город, там есть лекари с лекарствами, там есть чудодейственные мощи святой Теклы в соборе… Вот и корабельный лекарь говорит, что нет лучше средства от этой страшной лихорадки, чем молебен и заступничество святой.
Видимо, даже приближение к святым мощам оказало целительное действие. А может быть, свежий морской воздух, в котором не было разбрызгано алхимическое снадобье – недостаточно вонючее, чтоб его заметил капитан Родригес, но вполне годное для целей Тоньо.
Так что на берег готовились сойти уже не такие бледные и пятнистые лейтенанты, хоть все еще немного покашливающие – скорее по привычке и от содранного горла, чем от действия снадобья. Помнится, как-то Тоньо разлил случайно эту гадость на стол, сразу же закашлялся, но стоило как следует проветрить комнату, и все прошло. А учитель ему подробно рассказал, что случается с теми нерадивыми студиозусами, которые льют что ни попадя себе на руки или, боже упаси, выпивают в похмельное утро.
Но, похоже, свежий морской воздух не избавил Тоньо от бредовых видений. Потому что на пристани ему померещился вовсе не его брат Фердинандо, а отец с десятком своих людей. Причем отец был одет в глубокий траур и даже его шпагу украшал траурный бант.
Тоньо даже протер все еще слезившиеся глаза, прежде чем взглянуть на пристань вновь.
Герцог Альба никуда не делся. Он даже помахал рукой, сохраняя мрачно-печальное выражение лица.
– Правь туда, – велел Тоньо дону Карлосу, сидящему у руля.
Едва Тоньо ступил на доски причала, отец раскрыл объятия и шагнул ему навстречу:
– Сын мой, в нашей семье горе! Твой брат, мой возлюбленный сын Фердинандо!..
Кто-то из сопровождающих отца рыцарей громко вздохнул и утер слезу, кто-то ахнул, кто-то зашептал молитву…
«Господи, я перебрал с дозой и у меня бред? Или мне все это снится? Почему это все так похоже на дешевый балаган?!»
– Да прослезись же наконец, люди смотрят! – сердито шепнул отец прямо ему в ухо. –
Тоньо от неожиданности вздрогнул и снова закашлялся. Со слезами.
– Ладно, сойдет, – одними губами сказал отец и снова привлек его к себе.
Рыцари вокруг них продолжали свое представление – то и дело разражались горестными вздохами, молились вслух и повторяли: какое горе!
О том, как сдох
– Господь явил чудо, – строго сказал отец, когда они наконец остались вдвоем. – Гроза застала их в дороге, и в дуб, под которым Фердинандо решил переждать дождь, ударила молния. Мне рассказали его спутники. Они же доставили тело в Тарагон.
Вспомнив ночную грозу, свои сны и ощущение, что ему ответили, Тоньо опустил глаза.
– Я желал его смерти, отец. Молился, чтобы Господь остановил его.
Герцог Альба кивнул:
– Я знаю, сынок, и я тоже молился о том, чтобы королевский
– Что теперь, отец?
– Теперь ты простишься с братом и вернешься на корабль. Его преосвященство никому не позволит усомниться в том, что смерть Фердинандо была чистой случайностью. В конце концов, только
Воспоминание мелькнуло и пропало вместе с глупым страхом. Даже если за ним пришла святая инквизиция, ничего страшного не случится. Он расскажет отцу Кристобалю все как есть – и про грозу, и про пирата Моргана. На самом-то деле зря он не пошел к нему сразу, а трусливо прятался в Севилье. Словно в Севилье у его преосвященства нет слуг.
Тоньо почти уже обернулся к двери, чтобы встретить подарок Господа лицом к лицу, как странно знакомый голос позвал:
– Ваша светлость, Тоньо! Это я, Берто! Ваш отец…