Загробная жизнь или последняя участь человека

В таком же смысле нужно понимать и следующее место в нашей «Повести временных лет»: «Се же после, — говорил Владимир своим болярам и старцам, — придоша Грьци... и много глаголаша, сказующе от начала миру, о бытьи всего мира... и другий свет поведают быти: да аще кто, деет, в нашу веру ступить, то паки, оумер, станет, и не оумрети ему ввеки» (год 6495). Здесь речь идет не об общем веровании в бессмертие души, а о специально христианском учении о будущей жизни и о воскресении мертвых.

«Если в нравственной жизни и религии славян должно признать существование определенных понятий, то одним из важнейших должно быть понятие о будущей жизни, или бессмертии души: никакая другая мысль не была такою народно-психологическою необходимостью, как мысль бессмертия. Тогда как одни религиозные понятия стояли на высоте чисто нравственных идей, доступных и сознаваемых немногими, а потому лишенных силы общенародной необходимости и лишь случайно входивших в действительность, другие же держались в жизни по преданию, в образах безотчетного верования, часто заглохшего или готового заглохнуть, — понятия о загробной жизни, вытекая из неизбежного, постоянно деятельного закона смерти и чувства любви к близким усопшим, никогда не теряли живого значения, должны были сохраняться и поддерживаться непрерывно. Мы не хотим сказать, что каждое отдельное представление, каждый обычай, относившийся к области понятия бессмертия и загробного существования, всегда имел ясный и определенный смысл для язычника-славянина: нет, — традиционная безотчетность господствовала и здесь, как в представлениях, так и в образах; но в основании их лежало твердое, почти догматическое понятие о бессмертии. И когда послы князя Игоря скрепляли свой мирный договор с греками религиозно-юридическою клятвою, что нарушители его «да будут раби в сей век и в будущий», — они говорили совершенно в духе славянского язычества: когда воины Святослава, по свидетельству Льва567 Диакона568, не надеясь на спасение, предавали себя сами смерти, они верили, что чрез это избегнут позорной повинности быть рабами своих победителей на том свете»569.

Народ израильский

Говоря о народах древнего мира, мы обошли молчанием один из семитических народов, именно — народ израильский — единственного носителя и представителя истинной, богооткровенной религии в дохристианском мире. Народ строго монотеистический, находившийся под особенным покровительством и руководительством Божиим, не мог быть поставлен рядом с политеистическими языческими народами, которым Бог, по Своим премудрым целям, попустил ходить своими путями, хотя и не переставал (и им также) свидетельствовать о Себе (ср.: Деян. 14, 16-17). Теперь мы считаем благовременным обратиться и к этому народу с тем же запросом, какой предъявляли прежде другим народам.

Если уже у языческих народов древности, имевших более или менее искаженные религиозные понятия, мы находили веру в бессмертие человека, то народ с чистыми, правильными понятиями о Боге и человеке тем более должен был иметь — и действительно имел — и более чистое и возвышенное верование в бессмертие и будущую жизнь. Между тем, некоторыми писателями отрицательного направления этот несомненный факт, — что, то есть, у народа еврейского существовала вера в бессмертие и будущую жизнь, — подвергался и подвергается сомнению. В наше время известный Ренан во всем Ветхозаветном Писании не находит никаких следов учения о бессмертии, утверждая, что это учение появилось в среде израильского народа только тогда, когда он почувствовал необходимость придать, чрез это учение, разумный смысл мученичеству, то есть — во время гонения Антиоха Епифана и появления маккавейских мучеников. Сообразно с таким предвзятым воззрением на происхождение библейского учения о бессмертии, Ренан видит первые ясные указания на вечную жизнь только во 2-й Книге Маккавейской570 и в Книге Премудрости Соломона571, относя происхождение этой последней Книги, конечно, к эпохе, совпадающей с появлением Маккавейских книг. До этой же эпохи у иудеев не было будто бы не только какого-нибудь определенного учения, но и никаких вообще представлений о загробной жизни. Следуя совершенно невежественному, в данном случае, показанию Тацита, не имевшего достаточных сведений об иудейской религии, тому показанию, что иудеи приписывали бессмертие душам только тех людей, которые умерли в войнах или казнены, Ренан думает найти в свидетельстве Тацита твердую историческую опору для своей гипотезы о происхождении учения о бессмертии у иудеев под влиянием гонений за веру, воздвигнутых Антиохом.