Читаем Загубленная весна полностью

Загубленная весна

Торговец. Премного благодарен. Такие, как я, те, что жизнь больше в дороге проводят, забывают о возрасте, душой молодыми остаются. Вот так-то. (Взглянув на Кимико.) А это чья барышня будет?

Фудзиноскэ (тоже посмотрел на Кимико). Она из того дома. Ее отец – начальник налогового управления.

Торговец (как будто наконец вспомнил что-то). Неужели? Так-так… Эхе-хе… А когда ваша семья переехала сюда? Не помнишь?

Кимико (несколько испуганно). Мы приехали сюда пять лет назад.

Торговец. Пять лет назад… Так… А родом откуда?

Кимико. Отец из префектуры Сайтама. Но я там не жила никогда. Мы часто переезжали с места на место.

Торговец. Так-так… Переезжали, значит… Служивым людям… эх-эх… часто приходится менять одно место на другое, а как иначе? Иначе продвижения не будет… Хорошая барышня. (Пристально смотрит на Кимико.) Сколько лет?

Кимико. Четырнадцать.

Торговец. Четырнадцать… (Обращается к Фудзиноскэ.) Если бы ваша сестрица, сынок, была жива – сколько бы ей стукнуло?

Фудзиноскэ. Тоже четырнадцать.

Торговец. Так… Четырнадцать… славная была девочка. Иногда плакала, видя меня. Эхе-хе… Никак не могу поверить, что ее нет. А вы, сынок, счастливый, у вас есть хороший друг. Будьте всегда дружными. (Медленно идет влево.)

Фудзиноскэ и Кимико провожают глазами старика.

Торговец (внезапно останавливается). Странное дело! Когда прохожу мимо амбара, мне все слышится детский плач.

Фудзиноскэ (с любопытством). Что? Что вы сказали, дедушка?

Торговец (повернув голову к Фудзиноскэ). Ничего, ничего… Не обращайте внимания. Мало ли что может послышаться старым ушам. Вчера показалось мне, что дитя плачет. Вот и сегодня опять… Наверное, вспомнилось, как матушка ваша тут ребеночка успокаивала.

Фудзиноскэ (еще более заинтересованно). А что, мама перед амбаром нянчилась с сестрицей?

Торговец. Эхе-хе… Вот тут она расстелет, бывало, циновку, возьмет девочку на колени и кормит ее грудью… Вот, вот опять будто ребенок плачет… Эхе-хе… Ну, да это дело стариковское, не надо удивляться… Будьте здоровы, молодые люди. (Уходит.)

Кимико. Что это за странный дед?

Фудзиноскэ. Он снабжает нас лекарствами. Приходил сюда, когда меня еще на этом свете не было; говорит, хорошо помнит мою старшую сестрицу.

Кимико. Да, когда Цунэ-сан была совсем маленькой. И все-таки странно то, что он говорил… Детский плач слышал все время… Может, старик не в своем уме? Определенно он сумасшедший.

Фудзиноскэ. Честно говоря, и мне так кажется. Что за детские голоса? Странно! Слушай, может, его лиса околдовала?

Кимико (заглядывает в амбар). Дед говорил, плач доносится из амбара, но я ничего не слышу.

Фудзиноскэ. И я ничего не слышу.

Кимико. Как там темно… А помнишь, мы заходили туда и еще мышонка поймали, маленького такого…

Фудзиноскэ (снял обувь, поднялся по ступенькам, продолжая смотреть в глубь амбара). Ага, помню.

Кимико. А помнишь, из шкафчика Цунэ-сан мы достали какую-то книгу и твоя мать нас ругала. И Цунэ-сан плакала, и мы ревели. Помнишь?

Фудзиноскэ. Первый раз мать так сильно ругалась. Никак понять не могу, что то была за книга?

Кимико. В самом деле, что за книга? Наверное, детям просто нельзя было ее смотреть.

Фудзиноскэ. Может, то были рецепты лекарств. Я в этих книгах ничего не понимаю. (Не может подавить любопытства.) Я все-таки зайду, посмотрю. (Открывает вторую дверь, из металлической сетки.)

В амбаре темно. Окно напротив двери – багровое от заходящего солнца.

Кимико. Ой, солнце светит прямо в окно! Как будто в храм входишь, да? А запах какой чудесный!

Фудзиноскэ. Это камфора. И еще мускусом пахнет.

Кимико. Ой, а что это с потолка свисает? Как бахрома.

Фудзиноскэ. Это опиумный мак.

Кимико. Мак? Для чего?

Фудзиноскэ. Не знаю. Стой, Кимико, не шевелись!

Кимико (смотрит туда же, куда и Фудзиноскэ). Что?!

Фудзиноскэ. Стой тихо!

Кимико. Что там?

Фудзиноскэ. Там, над тем огромным чаном с соляным раствором – воробышек… крылышками хлопает… Сейчас поймаю его. Ой, он чирикает.

Кимико. Лучше не надо, а то упадешь в чан. И вообще, никакого воробья там нет. Фудзи-тян, перестань!