Заячий ремиз (Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов)

- Ишь ты, - говорю, - какие шельмы! И откуда они могут это знать, як жить по-божьи? " Ходят, - говорит, - такие тасканцы и евангелие в карманах носят и людям по овинам в ямах читают.

Видите, якие зловредные твари берутся! И Теренька, миляга, это знает, а я власть, и ничего не знаю! И Теренька говорит:

- Да это и не ваше дело: это часть попова, пусть он сам за свою кубышку и обороняется.

"Исправди, - думаю, - що мне такое!"

Только у Христи спросил, что она, часом, не ходила ли с сими тасканцами в ямы читанье слухать, но она, дура, не поняла и разобиделась:

- Хиба-де я уже така поганка, что с тасканцем в яму гиду!

- Провались ты!

- Сами валитесь, и с богом.

- А що тебя пiп про все пытае?

- А вже ж пытае.

- А ты ж ему неужли ж так про все и каешься?

- Ну, вот еще що взгадали! Чи я дура!

- Отлично, - говорю, - отлично! И других многих так же спросил, и все другие так же ответили, а я им всем тожде слово рек:

- Отлично!

Потому что: для чего же ему в самом деле все узнавать, когда он уже один орден имеет? Аж смотрю, на меня новое доношение, что я будто подаю в разговорах с простонародием штундовые советы! Боже мой милостивый! Да что ж значится штунда? Я же этого еще постичь не могу, а тут уже новая задача: чи я кого-то ловлю, чи меня кто-то ловит. И вот дух мой упал, и очи потухлы, и зубы обнаженны... А туча все сгущевается, и скоро же в корчме нашли, представьте себе, - печатную грамотку,а в ней самые возмутительные и неподобные словеса, що мы живем-де глупо и бессовестно, и "Bci, кто в бога вipye и себя жалуе, научайтеся грамоте, да не слухайте того, що говорят вам попы толстопузые". Так-таки и отляпано: "толстопузые"!.. Господи!.. И все грамотеи это прочитали и потом взяли да грамотку на цигарках спалили, а потом еще нашли иную грамотку и в сей уже то и се против дворян таких-сяких, неумех бiлоруких, а потом кстати и про "всеобирающую полицию" и разные советы, как жить, щоб не подражать дворянам и не входить в дочинения с полицией, а все меж собой ладить по-божьему. Просто ужасть! И кто ж сию пакость к нам завозит и в люди кидает? Я говорю:

- Теренька! Вот ты, миляга, обещал мне во всем помогать, - помогай же! Я если открою и орден получу, - ей-богу, тебе три рубля дам!

А он мне опять отвечает, что ему наверно ничего не известно, но что ему удивительно, какие это пиликаны приехали в гости к попу Назарию и все ночами на скрипке пиликают, а днем около крестьян ходят, а как ночь, они опять на скрипках пиликают, так что по всему селу и коты мяучат и собаки лают.

Аж меня, знаете, всего ожгло это известие!

"Господи боже мой! - думаю, - да ведь это же, может быть, они и есть потрясователи!"

- Терентьюшка, миляга мой, ты их наблюдай: это они!

- И я думаю, - говорит, - что они, но все-таки вы, ваша милость, встаньте сами о полуночи, и услышите, как они пиликают.

Я так и сделал: завел будильную трещотку на самый полночный час и аккурат пробудился, и сейчас открыл окно в сад и сразу почувствовал свежесть воздуха, и пиликан действительно что-то ужасно пиликает, и от того или нет, но по всему селу коты кидаются, и даже до того, что два кота прямо перед моими окнами с крыши сбросились и тут же друг друга по морде лущат.

Ну что это!

Я утром сказал Назарию:

- Что это за пиликаны у вас появились? А он отвечает:

- Как это пиликаны? - И захохотал. - Это виртуозы, они спевки народные на ноты укладают и пошлют в оперу! А то пиликаны! Ха-ха, "пиликаны"... Смеху подобно, что вы понимаете... "Пиликаны"!

Ну, я стерпел.

XXIII

А был в той поре у нас за пять верст конский ярмарок, и я туда прибыл и пошел меж людей, чтобы посмотреть по обязанностям службы. И вижу, там же ходят и сии два пиликана, или виртуозы, и действительно оба с тетраднами и что-то записуют. И я за ними все смотрел-смотрел, аж заморился и ничего не понял, а как подхожу назад до своей брички, чтоб достать себе из погребчика выпить чарочку доброй горiлки и закусить, чего Христина сунула, как вдруг вижу, в бричке белеется грамотка... Понимаете, это в моей собственной бричке, в начальственном экипаже! И уже, заметьте, печатано не простою речью, а скрозь строки стишок - и в нем все про то, як по дворах "подать сбирают с утра", Я говорю:

- Теренька! Миляга! Кто тут до моей брички прикасался?

- Я, - говорит, - не видал: у меня сзади глаз нет.

- Мне бумажка положена. Кто тут был или мимо проходил?

- Проходили эти пиликаны, поповы гости, Спиря да Сема, - я их только одних и приметил.

- А тебе наверно известно, как их звать?

- Наверно знаю, что один Спирюшка, тот все поспиривает, а другой, который Сема, этот посемывает.

- Это они!

- Да, надо будет, - говорит, - в дружбе им прикинуться и угостить.

- Валяй, - говорю, - вот тебе полтина на угощение, а как только я орден получу - сейчас тебе три рубля, как обещано.

На другой день, вижу - Теренька действительно идет уже от попа, а в руках дощечку несет.

- Вот, - говорит, - стараюсь: ходил знакомство завесть.

- Ну, рассказывай же скорее, миляга: как это было?