Заяц над бездной (сборник)

Ну вот. Кажется, все лица нашего двора я вспомнил. Но людей во дворе, конечно, в тот день было больше. Полно людей – ведь сегодня большой праздник. Праздник урожая.

* * *

Мой отец спился. Это было давно – мне было тогда десять лет. Я помню, как это было. В нашей квартире тогда жили мама, папа и я. В большой комнате стояло пианино, черное, старое, с желтыми потрескавшимися клавишами. Папа приходил домой всегда пьяный. Обычно поздно ночью, часа в три. Садился за пианино и играл. Он хорошо играл и пел. Всегда один и тот же романс – «Были когда-то и вы рысаками». Мама всегда на всякий случай оттаскивала меня подальше, когда папа таким образом концертировал. Но я совсем не боялся его. Мне нравилось, как он поет. Однажды зимой, в феврале, он пришел домой и не стал садиться за пианино. Он был тихий и какой-то растерянный. Прилег на диван и попросил маму укрыть его.

– Плохо мне. Знобит. Мерзнут руки и ноги, – пожаловался он маме.

– Это был инфаркт. Через полчаса папа умер, – рассказала мне потом мама.

Я этого не видел. Я спал.

Похороны отца я помню смутно. Было холодно, шел снег. Скрипач дядя Петря играл «Были когда-то и вы рысаками». Похоронами руководил Мош Бордей. Поэтому все было легко. Я хотел заплакать, но мне не разрешил Мош Бордей. Он сказал:

– Плакать на похоронах хорошего человека нельзя. Не плачь. Вспоминай. Все хорошее, что помнишь про него.

Я стал вспоминать. Но помнил только, как папа пел свой романс. Тогда я прижался к деду. Его тяжелые ладони гладили меня по голове.

После похорон отца прошел год. Моя мама за этот год стала худой, серой. Однажды она пришла к Моше Бордею, и они долго разговаривали. А потом мама мне сказала:

– Я уезжаю, Вовушка. На время.

А Мош Бордей сказал мне:

– Будешь жить со мной.

Мама уехала на остров Куба. Там она осталась. Надолго. На Кубе хорошо. Это видно на фотографиях. Мама часто звонит нам с Мошей Бордеем. И плачет в трубку. Там, на Кубе, мама все время видит во сне наш двор, каким он был много лет назад. Во дворе она видит моего отца. Много лет назад он только начинал синячить. Он был красивым и был чемпионом города по прыжкам в воду с вышки. Это считалось очень модно тогда – прыгать в воду с вышки. Отец носил белые парусиновые туфли и белые брюки. Таким я видел его на старых черно-белых фотографиях в нашем семейном альбоме, который хранит Мош Бордей. Отец зовет мою маму в ее снах на танцы. Она соглашается. И просыпается. Звонит нам с Мошей Бордеем и плачет в трубку.

Иногда мама присылает открытки и подарки, их приносит почтальон, пьяница и друг Вахта, он еще от ворот радостно сообщает:

– Вам открытка с Острова свободы!

На открытках – мама с сотрудниками консульства и местным населением Острова свободы, у населения вместо лиц – улыбки.

Вахт спрашивает моего деда, Моша Бордея:

– Вы можете узнать у дочки? Фидель Кастро – еврей?

Вахт всех людей, у которых в жизни что-то получилось, считает евреями.

Почтальон однажды принес нам от мамы коробку, в ней были четыре темно-зеленые, красивые бутылки с кубинской синькой.

– Тростниковое вино! – уверенно, как будто всю жизнь прожил на Кубе, определил Вахт, оказавшийся, как всегда, рядом с местом розлива.

Открыли бутылку. Налили в стаканы.

Мош Бордей попробовал кубинскую выпивку. Помолчал и сказал:

– Бедные кубинцы.

В тот же вечер в рюмочной на углу Армянской и Пирогова три бутылки тростникового вина распил со своими горбоносыми друзьями Вэйвэл Вахт. Лабухи, которых он широко угощал, играли кубинскую революционную песню «Команданте Че Гевара», с сильным отпечатком болгарской мелодики в аранжименте. А Вахт сказал:

– Это вино прислали нам с Кубы. Вы видели Фиделя Кастро? Вы видели, какие у него уши? Я вам говорю – он аид!

Праздник урожая в календарной системе Моши Бордея – большой праздник. В этот день заканчивается сбор нового урожая. Соседи вечером символически допивают последний кувшин из урожая прошлого года. Текущий, а точнее, текший до этого момента год, таким образом, официально объявляется прошлым.

– Последний кувшин прошлого года! – говорит вечером Славик, высоко поднимая кружку, и весь двор взрывается криками радости. – С Новым годом, товарищи!

Лабухи неожиданно, кажется, даже для самих себя, извергают из всех своих раструбов гимн Советского Союза в печальной молдавской адаптации. На глазах Вахта – слезы. Он пытается даже петь гимн, но не помнит слов.

Лица жителей нашего двора легко объяснят, если на них посмотреть, почему Мош Бордей не прибегал или почти не прибегал – сотня литров не в счет – к такому методу виноделия, как выдержка. Потому что весь урожай одного года, собранный осенью и превращенный в вино, выливался в глотки и души жителей двора за пять времен: Осень, Зиму, Весну, Лето и Снова Осень. Дед не прибегал к выдержке, но дело вовсе не в том, к чему не прибегал Мош Бордей, а в том, как часто к нему самому прибегали – жители нашего двора, и жители других дворов, и каждый со своей судьбой: судьбы у всех людей разные, а вот просьба к моему деду – всегда одна и та же.

* * *

Здесь, наверное, нужно привести диалог.