Той весной 1889 года «Эфрусси и компания» процветает, а вот семейные дела крайне осложняются. Отчаянно гетеросексуальный Игнац, в числе многих других томящихся холостяков, увлекся графиней Потоцкой. Эта загадочная графиня, наделенная, по словам Пруста, внешностью «одновременно нежной, величественной и коварной», с черными волосами, разделенными посередине пробором, властвовала над кружком молодых людей, которые носили сапфировые броши с девизом
Сорокалетний Шарль пребывал в некой точке равновесия между этими столь различными мирами. Его личный вкус стал общественным достоянием. Все в его жизни было эстетично. В Париже его знали как эстета, тщательно подходившего ко всему — от заказов и высказываний до покроя сюртука. Он был большим поклонником оперы.
Даже его собаку звали Кармен.
Я нахожу письмо, адресованное ей, — «для передачи через г-на Ш. Эфрусси, рю де Монсо, 81» — в архивах Лувра. Письмо написано Пюви де Шаванном, художником-символистом, любившим изображать бледные фигуры и блеклые, размытые пейзажи.
«Мой маленький барыш»
Евреев недолюбливал не один Ренуар. Целый ряд финансовых скандалов, разразившихся в 1880-е годы, привел к обвинениям против новоявленных финансистов-евреев, причем семья Эфрусси стала мишенью особых нападок: к краху «Юнион женераль» — католического банка, тесно связанного с церковью и распоряжавшегося деньгами множества мелких вкладчиков-католиков, — в 1882 году привели якобы «еврейские махинации». Популярный тогда демагог Эдуард Дрюмон писал в своей книге La France Juive[35]:
Дерзость, с какой эти люди проворачивают свои колоссальные операции, которые для них не больше чем простые игорные партии, поистине невероятна. За один присест Мишель Эфрусси покупает или продает масло или пшеницу на десять или пятнадцать миллионов. Что за беда! Битых два часа сидя возле колонны на Бирже и флегматично держась левой рукой за бороду, он отдает приказания тридцати своим маклерам, которые толпятся вокруг с карандашами наготове.
Эти люди подходят к Мишелю и шепчут ему на ухо новости. Дрюмон хочет сказать, что деньги для евреев-толстосумов — пустяк, игрушка. Они не имеют ни малейшего отношения к сбережениям, которые другие осторожно относят в банк в базарный день или прячут в банку из-под кофе на каминной полке.
Это очень яркий образ тайной власти и заговора. Он заставляет вспомнить характерную картину Дега «На бирже», где среди колонн перешептываются друг с другом носатые рыжебородые финансисты. Биржа с ее игроками продолжает тему храма и менял.
«Так кто же оборвет жизнь этих людей, кто же в скором времени превратит Францию в сплошную пустыню?.. Это спекулянт иностранной пшеницей, это еврей, друг графа Парижского… любимец всех аристократических салонов; это Эфрусси, главарь еврейской банды, торгующий пшеницей». Спекуляция — превращение денег в еще большие деньги — представляется типично еврейским грехом. Даже Теодор Герцль, апологет сионизма, собиравший деньги у богатых евреев, роняет это слово в одном из своих писем: «Эфрусси,
«Эфрусси и компания» и в самом деле обладали огромным влиянием. Во время одного из кризисов отсутствие братьев на бирже спровоцировало панику. Во время другого кризиса их угроза наводнить рынки зерном в ответ на погромы в России была воспринята очень серьезно и с волнением обсуждалась в газетной статье. «[Евреи]… узнали могущество этого оружия, когда заставили Россию отдернуть руку во время последних гонений на евреев… обрушив за тринадцать дней российские ценные бумаги на двадцать четыре пункта. “Троньте еще хоть одного из нашего народа — и вы не получите больше ни рубля для спасения своей империи”, — заявил Мишель Эфрусси, глава большого предприятия в Одессе, крупнейший торговец зерном в мире». Иными словами, Эфрусси были очень богаты, очень заметны и очень пристрастны.