Заявка на подвиг: Сказочное повествование

– Красота едина, – возразил мастер Сандалетов, мгновенно сдувшись, – она не может быть та или не та. А что касаемо мира, то я вообще не понимаю, зачем его надо спасать. Спасать мир – значит, спасать всю ту глупость, которая в нем расплодилась и расцвела махровым погибельным грибком. Его, горемычного, не спасать надо, ему надо дать достойно умереть, и чем раньше, тем лучше. Пока его забористая молодецкая тупость не превратилась в полный старческий маразм. Пока он не сдох под каким-нибудь космическим забором, этот ваш мир.

– Красиво сказано, – вздохнул барон Николай, – концептуально.

– Да уж, – кивнула донья Маня, но тон ее не обещал ничего хорошего: она, похоже, этой концепции не разделяла. – Красота! Ты, я гляжу, привел меня к настоящему мудрецу. К такому круглому мудрецу, который все свою мудрость выдул в пузыри и пустил по ветру.

– Это она про меня? – спросил остолбеневший кентавр у рыцаря. – Смелая женщина.

– Оруженоска моя, – глуповато улыбнулся барон Николай.

И в этот момент барон Николай понял, что он зря пришел сюда с доньей Маней, – надо было одному идти.

– Как же вы можете так себя вести? – оруженоска уже впрямую набросилась на кентавра. – Вы мудрец, вы философ, вы выше всей человеческой глупости! Но разве мудрость в том, чтобы уличать других в глупости? Разве стоит достигать высот духа для того лишь, чтобы смотреть на всех сверху вниз?

– Ошибаетесь, – капризно буркнул магистр, – я вообще не смотрю вниз, я боюсь высоты. Я смотрю только вверх, на небо – туда, куда улетают мои пузыри. Там не страшно.

– Не могли бы вы все же на некоторое время опустить свой взор на землю и помочь нам? – примирительно попросил барон Николай. – Поверьте, дело действительно очень важное.

– Важное для кого? – уточнил Сандалетов, поглядывая на донью Маню и смекая, что уже вряд ли удастся отвязаться от непрошеных гостей. – Только не говорите мне, что это важно для человечества, иначе мы с вами точно не сговоримся. Я люблю людей, но человечество – терпеть не могу.

Он посмотрел на рыцаря и оруженоску презрительно – не как на людей, а как на представителей человечества, – взболтнул бутылочку и принялся выдувать новый пузырь.

– Нет, магистр, не для всего человечества, – сказал барон Николай, – но для лучшей его части, – он помолчал намного. – Я имею в виду детей.

– Детей?

Такого ответа Сандалетов не ожидал. Раздуваемый им пузырь шумно лопнул, и блестящая капля зависла на крючковатом носу.

– Детей... – задумчиво повторил магистр, скосив оба глаза к этой радужной капле, как бы пытаясь в ней разглядеть подсказку. Капля не покидала нос, и некоторое время все трое стояли, молча и совершенно беспричинно уперев взгляды в эту малую порцию мыльной воды. Наконец Сандалетов стер каплю тыльной стороной ладони и сказал растерянно:

– О детях я как-то не задумывался...

– Вы не единственный, кто о них никогда не задумывался, – с наскока подхватила тему оруженоска. – Как раз в этом-то суть нашего дела.

Магистр посмотрел на нее пристыжено и стал защищаться, нападая.

– Я не говорил «никогда», – заметил он и отошел к перилам балкона. Там он снова повернулся к гостям спиной и продолжил свои размышления вслух. – Дети... Помню, помню.

– Да, – не уступала оруженоска, – именно так они и говорят: «Дети? Помню, помню...» Они думают о них только, если напомнить.

– Кто это – они? – сердито спросил Сандалетов и обернулся.

– Взрослые мира сего. Пичкают их всякой уродской едой, поют для них идиотские песенки, показывают дурацкие мультфильмы, печатают дебильные книжки, выстругивают дегенеративные игрушки, – а потом удивляются, почему это из таких умниц вырастают эдакие глупцы и тупицы! Да потому что яблоко от яблони – сами знаете что!

Кентавр нетерпеливо перебирал копытами, но перебивать не решался. Барон Николай смущенно дернул оруженоску за рукав и шепнул закрытым ртом:

– Остынь, не на педсовете!

Но донья Маня была задета за живое; все возмущение, накопленное горьким педагогическим опытом, стало переливаться через ее края.

– «Дети – наше будущее»! – декламировала она с издевкой. – Какое будущее! Дети – это наше настоящее. Это мы, взрослые, – их будущее, их крайне невеселое будущее. Вот посмотрите на себя: вот такое будущее ожидает наших детей!

Кентавр и рыцарь без удовольствия посмотрели друг на друга.

– «Наши дети будут лучше нас»! – продолжала донья Маня. – Хорошенькое придумали успокоение! Да не будут они лучше нас, если мы такие свиньи, если мы так по-свински к ним относимся! Легко успокоиться тем, что дети будут лучше нас, и продолжать свинячить по полной программе. Только и прогресс тогда будет невелик: ну будут они чуть меньшими свиньями, чем мы, но все равно – свиньями!

– Может, хватит о свиньях? – осмелился предложить кентавр.

– Нет, не хватит! – отрубила донья Маня.

Мизансцена поменялась таким образом, что кентавр и рыцарь стояли, чуть ли не прижавшись друг к другу плечами, как нашкодившие школьники, а оруженоска вышагивала перед ними и, не прерывая своей речи, то наскакивала на них, то отбегала, то снова наскакивала, размахивая маленькими кулачками перед лицами обоих.