Заявление

То ли чего-то не хватало, то ли что-то лишнее было у этой девочки — не укладывалась она в четкие медицинские рамки (если только есть во врачебных ситуациях эти самые четкие рамки). Медицина, как и политика, не дважды два. Все лишь предположительно, а что-либо определенно предсказать далеко не всегда имеем мы возможность. Да и во всем, пожалуй, неблагодарное дело, сомнительное заглядывать вперед, в медицине в том числе. Часто предсказываем на пустом месте, пустословим, если честно подумать, — вот и ошибаемся. Наверное, просто вещать не надо, предсказывать, оставим это только астрономам да астрологам, если это модно, как, например, сейчас в некоторых кругах. Не спорить же с модой — она неодолима, но эфемерна и недолговечна.

Галину Васильевну останавливали лишь несколько напряженные отношения с Вадимом Сергеевичем. Плохих отношений не было, вроде бы все нормально, но постоянное напряжение, настороженность, ожидание какого-то выпада с его стороны, и всегда неизвестно в чью сторону, И из какого мгновения их сосуществования может взвиться всплеск смеси тумана и мрака его настроения, также было непредсказуемо, Галина Васильевна не могла ни понять такой стиль взаимоотношений, ни тем более объяснить его без каких-то полумистических рассуждений. Но когда в разговоре с другими коллегами начинала каяться и ругать себя за эту всегдашнюю настороженность, выяснялось, что те же ощущения и переживания возникали и у других врачей, не одна она испытывала натянутость и ожидание взрыва при общении с Вадимом Сергеевичем. По-видимому, дело не в ней. Но все остальные не могли четко и ясно определить свои претензии к нему. В основе, если говорить о деле, об их общем деле, все было правильно, четко и понятно. Просто есть люди, которые создают вокруг себя поле напряжения и натянутости.

«Поле натянутых отношений. Новый физический термин. Нет — психофизический. Вот дома у меня нет такого поля», — обдумывала она про себя свою терминологическую находку, оттягивая окончательное решение встать, одеться и наконец пойти. А вернее, она не решалась высказать вслух свое намерение, сделать этот первый шаг.

Было уже поздно. Владимир Павлович только пришел, но успел уже поесть и сейчас сидел в кресле и читал Маркеса.

— Володя, там девочку мою привезли. Выписала неделю назад.

— Ну? Ну и что?

— Температура сорок. В больницу поеду.

— Езжай.

Почему-то говорила она оправдываясь. Будто совесть ее нечиста. Будто не в больницу она собиралась. Да, сначала почему-то будто оправдываясь, а уж следом она стала про себя мужа попрекать, что не пошел ее проводить в столь поздний час. Автобус останавливался у самого их дома и у самых ворот больницы, и Галина Васильевна никогда не боялась ходить по вечерам одна, и в заводе у них дома не было провожать ее в подобных случаях, но сейчас она почему-то также в душе своей предъявила к нему претензии по этому поводу.

Она шла вниз по лестнице, лелея свое недовольство и выдуманную обиду на то, что ее не провожали. Но иногда, как и сегодня, здравый анализ в ее голове начинал преобладать над туманящими эмоциями; она взглянула на жизнь более рационально и правдиво, — ведь, на самом деле большой нужды в ее походе нынешнем, может, и не было, но поскольку она сейчас встречается с Титом Семеновичем, они ходят в Дом ученых, на концерты, в театры, то, наверное, неплохо бы свое отсутствие вечером дома сделать событием более частым, обыденным. И сегодняшний поход пойдет на пользу.

«Пусть привыкают, как и я привыкла к их отсутствию. Нельзя же запереть меня в клетку: дом — магазин — больница, больница — магазин — дом. Хочется и чего-то другого, нового. Я ведь не живу только для одних аппендицитов и холециститов. Работаешь, работаешь, достаешь какие-то платья, туфли, бегаешь для этого по магазинам, в очередях стоишь, унижаешься, какие-то знакомые помогают, бывшие больные включаются, — а зачем?! Куда пойти? А сейчас есть куда. Но не говорить же об этом Володе. Он не поймет. Вот иду сегодня в больницу пусть привыкает. А в первые годы мы с ним всюду вместе ходили. Тогда не надо было ни привыкать, ни подозревать. И ничего нам не надо было. Всего хватало. Дерюга да опорки…»

* * *

Когда Галина Васильевна пришла в отделение, снимок был готов, и диагноз поддиафрагмального абсцесса уже сомнения не вызывал.

Вадим Сергеевич почти ничего не говорил. Лишь кратко и сурово отвечал он на ее вопросы и очень редко подавал безразличные реплики. Сразу же согласился с Галиной Васильевной, что, наверное, есть смысл делать операцию сейчас, а не откладывать до утра.

Они сделали пункцию, получили еще одно свидетельство их правильной диагностики и, не вынимая иглы, прямо по ее ходу сделали разрез, опорожнили абсцесс, промыли, поставили дренажи. На этом операция закончилась.

Было уже поздно, и Галина Васильевна позвонила домой предупредить, что останется ночевать в больнице.

В кабинете, у Зои Александровны она расстелила постель на диване, будто дома разделась и мгновенно заснула.