Заявление

Было мирно, тихо, спокойно.

Потом Галя позвонила по телефону. Поговорила. Потом ей звонили.

Подошла к Андрею. Сын спал. Теперь до утра не проснется. Не то чтобы Галя завидовала — она пока тоже спала неплохо, но где ей теперь взять ту безмятежность во сне, которая сейчас так явно светится на спящем Андрейкином лице. Как бы она не уменьшила его безмятежность. Впрочем, очень много надо, чтобы нарушить детскую безмятежность, а если все-таки случится такое, то никогда не знаешь, как это скажется в будущем.

Галя написала записку на большом листе бумаги, чтоб в глаза бросалась, и прикрепила к вешалке:

«Звонили из больницы. Пошла туда. Ложись спать. Не жди. Позвоню».

* * *

Вадим Сергеевич бешено нажимал на педали и гнал велосипед по самому краю дороги, у тротуара. Глядя на это лицо, можно было подумать, что в душе у него сейчас бушуют действительно нечеловеческие страсти, расходуются нечеловеческие силы. Он проносился по лужам, не обращая внимания, что временами мутная, густая, грязная вода, разрезанная колесами, взлетала с дороги и обдавала мимо идущих прохожих.

В проехавшей навстречу машине ему бросилась в глаза сидевшая рядом с водителем Галина Васильевна. Это вызвало у него новый приступ волнения, бешенства, страстности, совершенно не равнозначных происходящему, не укладывающихся в рамки нормального понимания.

Внутри все клокотало, но никто из окружающих, наверное, не сумел бы объяснить несоответствия этой внутренней бури его нынешним внешним обстоятельствам. Нервничали все, но, пожалуй, никто вокруг так не проявлял себя. Его постоянная готовность к обороне, когда военные действия не нужны, да и невозможны, нередко приводили к диким реакциям, несоразмерным событиям.

«Какого черта я должен переживать еще и из-за их больных. Мало что я оперировал ее. Я-то все сделал правильно. Нет же претензий к операциям. Виноваты они, не виноваты, пусть разбирается кому положено. Ко мне же нет претензий. Я сделал все. И я вовремя назначил консультацию гинеколога. Пусть, по существу, она срочно не была нужна, но я все предусмотрел. Что бы там ни случилось, я все равно ни при чем. Ни обман с температурой, ни вызов гинеколога ко мне отношения не имеют. Конечно, если б не написал консультацию, не было бы и проблемы, не привязывались бы сейчас; но меня не могут упрекнуть, что я зря написал. И зав подтвердила… Я ж не писал о крайней необходимости — речь шла о формальной желаемости консультации. Все четко у меня. Вечно неприятности из-за гинекологов. Пришли бы вовремя — и все. Подумаешь — заняты! А мы не заняты?! Ходим же. А если не напишешь, скажут — почему не вызвал гинеколога. В конце концов, Галина за это отвечает — пусть она и держит ответ. Так и скажу: я не знаю, спрашивайте у нее. Но и закладывать ее я не хочу — не дело закладывать. Уж сколько времени, как Ручкина померла, а в котле этом все мешают. Если б не это разбирательство, дядя уже давно и думать про нее забыл. Вот мы бы не забыли, мы бы помнили и без искусственного подогрева. А Галину нельзя закладывать… Не надо… Надо сохранить хладнокровие. Как на дистанции. Все. Пускай сама за себя отвечает… Заложу не заложу, а закладывать не хочу… не буду. Пускай сама… Я, в конце концов, все честно сделал, а дальше как получится. Не должен же я из-за них страдать…»

Вадим Сергеевич взглянул направо и вдруг увидел кладбище, ворота, площадь за ними, церковь. Он повернул, слез с велосипеда и уже пешком прошел внутрь.

Велосипед подогнал к забору, вытащил из сумки под седлом замок и цепочку, перекинул ее через решетку ограды и раму, запер на ключ, вышел на середину маленькой площади перед церковью и стал ходить взад и вперед вдоль первого ряда могил. Где-то в глубине кладбища были могилы его родителей и других близких, но он туда не пошел. Он метался по площади вдоль могил, постепенно увеличивая скорость, приведя ее в соответствие с ритмом своим сумбурных мыслей. Пока он, словно тигр, носился вдоль решеток, окончательно созрело решение, что закладывать он никого не станет…

Хотя почему закладывать?! Как он может заложить?! В чем виноваты остальные врачи?.. И нужны ли были бури, кладбище, тигриные проходы, чтоб прийти к такой очевидности? Но таков был Вадим Сергеевич.

Или просто ему понравилось это странное слово «закладывать», и он варьировал его в своей оборонявшейся неизвестно от чего и от кого голове, не отдавая себе отчета о смысле бушующего внутри монолога.

Вадим Сергеевич, немного споткнувшись на «закладывании», наконец стронулся с этой проблемы и пошел дальше: стал прикидывать и раздумывать, как ему отвечать на вопрос — почему гинеколог не пришел сразу, — и решил, что не будет отвечать на этот вопрос, не хочет, пусть отвечают Галина, Зоя, гинекологи, главный, а он тут ни при чём, он маленький человек, ему как скажут, он может только заложить или не заложить.

Уж если встал вопрос так странно, то никогда не стронется с места мысль, а так и будет решать неразрешимую для него проблему, которая давно, еще в незапамятные времена была разрешена.