Зайка

Она как раз начала читать о том, как волк заговорил с ней низким хриплым голосом, эхом отдающимся в ее самых свирепых, звериных глубинах. Начал воспевать все ее скрытые достоинства. А она в свою очередь пыталась уловить всеоттенки его глаз. Агатовый. Нефритовый. Перванш[66]. Пюсовый[67]. В этот момент Кэролайн вскакивает со своего места и в слезах выбегает из комнаты. Никто не двигается. Я не знаю, плакать мне, смеяться или просто орать от ужаса. Вместо этого я просто смотрю на куклу. А та смотрит на меня в ответ. И загадочно улыбается. Кира открывает было рот, чтобы продолжить, но Фоско авторитетно прерывает ее буквально на вдохе:

– Спасибо, Кира, мне кажется, суть мы уловили.

За этим следует пауза, настолько беременная, что поглощает собственное дитя и разрастается еще одним, побольше.

– Я думаю, ты дала нам более чем достаточно пищи для размышлений и обсуждения.

Она обводит нас испытывающим, пристальным взглядом истового гинеколога. Ну что?

– Отвратительно, – доносится откуда-то из темноты голос Кэролайн. Она возвращается. Ее рот все еще измазан лавандовой глазурью, удивительно совпадающей с цветом волос. – Так вторично!

– Вторично, Кэролайн? Это довольно…

– Она воровка! Она украла эту историю у сказочного канона! Как это подло и типично для нее!

– Алло, это называется литературным переосмыслением, – парирует Кира, поглаживая свою куклу по голове.

Кэролайн фыркает.

– Это воровство. Литературное воровство.

– Давай поподробнее, – настаивает Фоско.

Но Кэролайн со слезами на глазах качает головой.

– Я не могу, – выдавливает она и откусывает от кекса еще один кусок.

– Тогда, может, кто-нибудь еще хочет высказаться? Виктория, давай послушаем, что думаешь ты.

– Мне не показалось, что это отвратительно, – говорит Виктория. Она сидит, скрестив руки на груди. – Скорее просто тупо, глупо и абсолютно неинтересно.

Фоско хмурит брови. У нее на лице проступает обеспокоенность. В Чреве нет места жестокости, только если она не исходит от нее самой, Матери.

– Можно немного поконкретнее?

– Нет, – выплевывает она, оглядывая Киру сверху донизу. – Это просто общее впечатление.

– Что ж… Саманта? Элеанор?

Я пялюсь в стеклянные осуждающие глаза куклы. Вот только осуждает ли она меня? Или одобряет? Отвожу взгляд.

– Я все еще обдумываю услышанное.

– Должна признать, Саманта, еще раз, я рада, что ты сегодня с нами. Я тоже все еще… обдумываю, – она складывает ладони вместе так, словно сейчас начнет молиться за наши души.

– Ну, кто…

– Я, – перебивает ее Виктория.

Она встает, снимает крышку с белой коробочки и переворачивает. По столу рассыпаются слова. «А», «И», «Очень», «Это».

«Потому что», «Гигантомания», «Член», «Голубка».

«Поэзия магнетизма».

Я закрываю глаза. Представляю, как он с совершенно серьезным лицом протягивает ей пакет с отлитыми словами. В руках у Виктории всего одна, мятая страничка.

– Итак, это виньетка.

– Боже, как неожиданно, – шепчет мне Кира.

– Что? – поворачивается к ней Виктория. – Ты что-то, мать твою, вякнула? Как всегда, прошептала на ушко, мелкая тварь?

– Я ничего не говорила, скажи ведь, Саманта?

Кира смотрит на меня в поисках подтверждения, состроив маску невиннейшего удивления.

* * *

Порнограф-экспериментатор / мусорщик по имени Худ. И экзистенциальная балерина. То, что происходит между ними в мусорном баке, – это акт уничтожения плоти, воплощенный в поэзии мычания и хрюканья. Который изредка перемежается магнетическими словами. Бедро. Слизь. Бытие.

Закончив читать, Виктория падает на свой стул, прямо как марионетка, у которой подрезали ниточки. Вид у нее такой, словно она только что облевала нас супом и теперь вызывающе смотрит, мол, восхищайтесь или ненавидьте, мне глубоко насрать. Она принимается собирать пазл из слов, рассыпанных по столу, аккуратно и нежно двигая их пальчиками. Я вот-вот заржу, заору или завизжу, и сдерживаться уже нет никаких сил, так что я просто прячу лицо в ладонях.

– Девочки? У кого какие мысли?

– Лгунья, – рычит Кэролайн. – Ты лжешь! Ты просто отвратительно пишешь, сука ты драная! Часы крови? Луна разума? Прости, пожалуйста, что это вообще, блин, значит?!

– Кэролайн! – ужасается Фоско.

– Я не виновата, что ты слишком тупа, чтобы понять, Кэролайн.

– А кто виноват?!

– Могу я сказать? – Кира поднимает руку.

– Да, конечно.