Зайнаб (СИ)

Тетушка Ханум сейчас прокипятит молоко, зайдет в кладовку, веником кадке в одну кучу соберет остатки муки, приготовит тесто, на раскаленном круглом плоском камне в камине приготовит тонкий лаваш, себе и внучке из казана отольет по стакану молока, спустится в хлев, только что приготовленной похлебкой накормит стельную корову. Потом она с внучкой, обмотанными веревками, пойдут за околицу села, в подлесок, собирать сухой хворост, валежник. К вечеру с двумя связками хвороста и валежника вернутся домой. Сразу же спустится в хлев, пустит теленка к матери, накормит корову сеном, оставшимся на три-четыре дня в сеновале. Бесконечная нехватка еды, сколько не стараешься, нескончаемая работа, страх за завтрашний день — вот вся перспектива жизни, которую могут видеть два этих несчастных существа в ближайшие годы.

— Здравствуйте, тете Ханум! Принимаете неожиданного гостя издалека? — Муса еще за порогом ворот в кулак глухо закашлял, чтобы его появление для старой женщины не стало неожиданностью.

— Здравствуй, здравствуй, ты наш дорогой! Поднимись на веранду, дай взгляну на тебя, какой стал! — подолом платья стряхнув табуретку, пыталась усадить его туда.

Тетя Ханум потянулась к Мусе, обняла его и прижала его к своей груди. — В этом доме, хоть он не богат красными шелками, всегда рады такому богатырю, как ты. Ты как только объявился в селении, мне сказали, куда ты заглянул… Да, нехорошо поступили с твоим другом Ахмедом… Он стал жертвой мошенников. Вдруг ни с того, ни с сего он решился стать бизнесменом. Он открыл свое фермерское хозяйство. Кто-то ему дал какие-то кредиты, он не сумел их вернуть. Мрачные бородатые ребята на него объявили охоту. Он с семьей снялся с насиженного места, говорят, прячется где-то на севере России. Видишь, этот «меченный черт» со своей перестройкой куда завел советский народ! Чтобы ему пусто было! Одни гибнут от безысходности, другие от бессмысленной братоубийственной войны, третьи от пуль конкурентов в бизнесе! О, Аллах, наставь своих рабов, сбившихся с пути, на путь истины и правды! Убереги их от козней Иблиса и коварных женщин! Дай хлеба детям, убереги наш мир от мрака потустороннего мира, войн и насилия!.. Зарият, внученка! Выйди на веранду, глянь, кто к нам пришел! А мы не знали, на кого оставить наш дом… Аллах услышал нас и послал помощника.

На веранду выскочила Зарият. Зазвенел, засиял ее голос серебряным колокольчиком. Она обняла Мусу, поцеловала его в щеку:

— Муса…Дядя Муса! — на ее щеках заблестели слезы. — Наш любимый дядя Муса! Где ты был, на кого ты нас оставил? Наши глаза ослепли от слез, выжидая тебя!

Не только в родном селении, но во всем округе не было человека, который не знал тетю Ханум, хотя бы слышал о ней. И в этих местах не остался человек, который знал бы, сколько лет в этом мире живет бабаушка Ханум. От прожитых лет ее молодое и красивое тело, как у косули, обветшало, со временем согнулось, как подкова, тогда живые, полные сил глаза сегодня еле различали знакомых людей, однако, как в молодые годы, она не потеряла живую память, остроту и правильность речи.

Как и в тридцать-сорок лет, и сегодня сельчане, проходящие мимо дома бабашки Ханум, зимой и поздней осенью видели или за прочесыванием шерсти, за веретеном, весной и летом, или сидящей на отшлифованном со временем камне возле ворот, как только его пригревал камень, ушедшей в свои нескончаемые мысли. Так уходили дни, недели, лето сменялось на осень, осень на зиму, зима на весну, а неугомонный Рубас-чай, протекающий мимо из года в год подтачивал гранит гор, в селении старые уходили один за другим, но по душу бабушки Ханум Азраиль, почему-то, не торопился.

Бабушка Ханум было прорицательницей, народной целительницей, которая знала, что сегодня происходит, что было, что будет. Почему Всевышний одним людям дает только сыновей, другим только дочерей, почему люди растут, похожими на шакалов, на гиен, на ослов, на тигров. Почему Он одним дает природную красоту, других лишает этого, почему одни люди рождаются слишком умными, других Он лишает разума. Она знала сотни и тысячи народных песен, притчей, сказок, сама их придумывала, виртуозно играла на чунгуре, пела, а когда она начинала рассказы о своих девичьих годах, в годах ее зрелости сельчане, пораженные глубиной ее ума, рассуждений, меткостью изречений, слушали ее с открытыми ртами.