Зайнаб

— О, Сунаханум, какая радость, что ты ко мне пришла. От этих цепей у меня раскалываются руки и ноги. Богом прошу, освободи меня от этих кандалов. Понимаешь, милая, чуть передохну, с тобой поиграю, а потом опять, до прихода людей со стороны жениха, ты опять закуешь меня в эти цепи.

— А мне в городе рассказывали, это у одного из африканских народов невест перед тем, как забирают со стороны жениха, привязывают к столбу цепями. Оказывается, такой обычай соблюдают у нас тоже, как интересно?

Зайнаб быстро смекнула, как ей следует действовать.

— Пока из старших дома никого нет, хочешь попробовать, как интересно! Тем более, ты будущая невеста… Заранее, раньше всех своих сверстниц, будешь знать секреты невесты!

Девочка не удержалась от искушения, соблазн был так велик залезть в кандалы, что она с помощью рук и зубов сняла застежки с ее запястий.

Освободившись, Зайнаб быстро выговорила:

— Я через окно выпригну, пойду в талет, моя хорошая, а ты за это время тренируйся. Я мигом, — быстроприкоснулась щеки девочки губами, через окно пересела на ветки груши, растущей напротив, бесшумно спрыгнула вниз и растворилась в кукурузе, растущей в огороде…

С одноухим мужчиной как она оказалась в Дербенте у себя в комнате дома тети Ашаханум, Зайнаб никак не может припоминать. Сегодня она чувствовала, что последний раз в жизни позволяет мужчине руками ласкать и нежить высокую лебединую шею, круглые плечи, крутые бедра ног, целовать свои бездонные зовущие зеленые глаза, нежные, тугие губы, гладкие щеки, сосать соски ее упругих красивых грудей, круглых, выпуклых, к которым никогда не прикоснутся молочные губы малыша. После тех трех бокалов вина, которыми напоил ее этот безухий мужчина, она видела и чувствовала все, как в тумане, чувства ее обострились, краски различимые ее глазами приняли совсем другие цвета, она то и дело путала, где и с кем она находится, куда ушли его отец, близкие, почему во дворе не горят костры, не варится бастурма, не готовят плов, не жарятся шашлыки и где, наконец, музыка — ее любимый чунгур?

Вместе этого перед ее глазами маячили картины вчерашней жизни, лица мужчин, с кем она спала, делила ложе. Вот они эти лица: обросшие шерсткой до крыльев носа, желтые, красные, кирпичные, усатые, безусые, красивые, как у женщин, хищные, как морды животных. Вот и глаза: черные, карые, голубые, зеленые, серые, узкие, круглые, выпученные, впалые, — одни лица и глаза мелькали перед ней.

«Кто же меня тискает так, как в железных клещах, кто так упорно меня душит? Что, успели прийти по мою душу? — сколько бы не вспоминала Зайнаб, никак не могла припомнить, в чьих же обътиях она сегодня находится. — Где-то рядом колотят двери, готовые вот-вот вырваться. Стук, стук, стук! Этит стуки эхом отражалось и в моей голове: скок, скок, скок… Хотелось бы знать, что явижу: сон или все это на самом деле происходит наяву… Старая, безухая собака! — вдруг вспомнила она, с кем находится. — Как противно воняет из твоего рта, как со свалки мусора?.. Ой, что за свет?.. Женщина… Тетя Ашаханум?.. Нет, все это сон, я вижу плохой, многосерийный сон с трагической концовкой! Безухий встал, как-то быстро одевается и куда-то спешит…»

— Встань, сука! — кто-то из женщин некрасиво крикнул и сдернул с нее одеяло. — Хватит, чтобы ты валялась в постели со старыми корягами, и протирала своими своими грязными ляжками мои помтели! Ту на тебя, бесстыжая! — и пока Зайнаб определяла, что же с ней случилась, та плюнула ей в лицо.

Зайнаб, как будто ее ошпарили кипятком, резко вскочила в постели и не поверила своим глазам. Перед ней, упершись тыльными сторонами рук в бока, стола тетя Ашаханум. Она с ног до головы — вся была одета в зеленое, — зеленое бархатное платье, зеленые калкготки, зелены дымчатый наплечник. Но больше всего к себе привлекали внимание ее зло прищуренные зеленые глаза, казалось, брызжущие из себя зелеными искрами огня. Зайнаб, все дальше понимая, в какой дерме эта ведьма нашла ее, сначала задрожала от страха, переходящего в нервный тик. «Безухий мужчина, наверное, давно улизнул отсюда» — почему-то такая мысль пришла ему в голову.

Она молниеносно сообразила, как вести себя в присутствии этой сутенерши. Она брезгливо оглядела комнату, женщина напищенно стоящую перед ней, желтые пятна на простыне, на котором она лежит, протянула руки вверх, и, сладко зевая, как блудливая кошка, подтянулась. Высунув кончик языка между полуоткрытых губ, стала нежно гладить свои груди, соблазнительно дыша через ноздри. Встала, подняла с пола ночную рубашку, через голову напялила на себя. Вдруг, полуобернувшись назад, в ответ запустила сгусток плевка в лицо Ашаханум.

Ашаханум грязно выругалась, размахнулась, стремясь влепить в лицо этой потаскушки пощечину. Но встретившись со взглядом утробно ревущей рыси, остановилась. Теперь пошла борьба глаз, они, рыча и ревя, как волчицы делали круги, не мигая глядя врагу в глаза, все сужали круг.