Зайтан-Бродяга (СИ)

— Шутишь? Это хорошо. — Одобрил Михалыч. — Люблю шутников.

— Да какие могут быть шутки? — Говорю, а сам думаю — чем бы ему по башке врезать? Под рукой, трава, ягоды и кусты. Чем тут врежешь? — До темна не уберёмся, промокнем. — Указал пальцем в небо, Михалыч даже бровью не повёл. Курит, пистолет из руки в руку перекладывает.

— Не о том думаешь. — Ответил Михалыч и рявкнул. — Чего возишься? Пошёл вон. — Пнул ногой мелкого. Направил пистолет в мою сторону и предупредил. — Дёрнешься, пристрелю.

Зарылся рукой в мешок, роется. Разозлился Михалыч, вытряхнул всё из своей торбы. Карлуху матерными словами обзывает. И тут, ни с того ни с чего вскочил Гунька. Не знаю, что на него нашло. Сидел ни живой не мёртвый и вдруг сорвался.

— Беги Бродяга! — Прокричал Гунька и бегом к Михалычу.

Хлопнул выстрел, за ним второй, третий. Споткнулся Гунька и упал лицом вниз. Михалыч толкнул его ногой, перевернул на спину. Хотел что-то мне сказать, но не успел. Выронил пистолет, опустился на колени. Выпучил глаза, открывает рот и ничего не говорит. Пошла кровь горлом, кашлянул разок и завалился на бок.

— Говорил же. Давай прирежу. — Глядит на меня мелкий, вытирает нож о рубаху Михалыча. — Не послушал ты меня.

Теперь вот. — Карлуха присел возле Гуньки.

Тут и я подоспел. Взял Гуньку под руки, перетащил к мешкам. Уложил на травку, мешок под голову. Лежит Гунька, прижимает рукой грудь, рубаха в крови. Глядит на меня одним глазом, улыбается.

— Бродяга. Прости дружище. Впутал я тебя.

— Не беда. — Держу его за ладонь, ком к горлу подкатывает, сжимает горло.

— Что со мною? Это как понимать? Помираю? Да?

— Тихо-тихо. — Шепчу, а у самого слёзы так и катятся. –

Всё обойдётся. Ты глаза не закрывай. Смотри на меня. Понял?

— Ага, понял. — Ответил Гунька и обмяк. Глядит на меня одним глазом, второй заплыл, не открывается.

***

Схоронили мы Гуньку с Михалычем в одной могиле. Там же где и приняли они свою смерть. Карлуха, поначалу вопил — нельзя убийцу вместе с Гунькой закапывать. А как яму рыть начали, умолк, землица в этом месте тяжёлая.

Дёрн срезали, под ним чуток песка, а дальше глина. Сверху ещё ничего, дожди промочили мягкая, а вот глубже не укапать. Отрыли могилку на сколько хватило сил. Долбили лопатинами, резали ножами. Если мерить по Карлухе очень даже неплохую яму вырыли. Почти в его рост.

Место здесь хорошее, тихое. Птички поют, травка, цветочки. Одна беда зверьё шастает. Не привалим могилу камнями, отроют. Им всё одно кого грызть, мертвечиной не брезгуют. Нет здесь камней и взять негде. Сходил к шалашу за вещами. Разрезал мешочек шипаря, разбрызгал слизь по холмику. Не сунется зверь, но и мы долго не высидим, зловоние разлетелось по всей округе.

Пока с Карлухой ходил к пролеску, крест из белокорки мастырить, Серёга пришёл в себя. Саданул его Михалыч по шее. Сильно приложил, умеючи. Кхала окружила Серёгу заботой, возится с ним как с маленьким. Водой поит, компресс поставила, травку приложила. Нарвала ягод, пригоршнями ему в рот сыплет. Не знал я что майука лечит. Но не всех. Карлухе под зад здорово наподдали, а ягоды ему не даёт.

Разгулялся ветер, небо чуток прояснилось, но солнышко так и не выглянуло. Ну и ладно, пусть прячется. Тяжёлые тучи отступили, уползи к болоту и за это спасибо. Я было обрадовался, в шалаше и переночуем. Время до темноты много, крышу подправлю, в запруде траву выгребу. Развеяла Кхала мои надежды как ветер тучи, сказала — ночью дождь будет, ливень с молнией и громом. В шалаше все не поместимся. Новость конечно неприятная, но и не беда, есть с чем сравнивать. Жалко Гуньку, очень жалко.

Спешить нам теперь некуда. Да и как тут поторопишься, вещей-то добавилось. Решали совсем недолго, куда и какой дорогой идти выбор-то невелик. К избушке на болоте до сумерек не поспеем. Отсюда до леса рукой подать. Стало быть, туда и пойдём. Нарежем лапника, сделаем шалаш. Поутру и двинемся в обратный путь.

***

За работой время бежит быстро. Кхала ушла к ручью, мы рубим жерди, таскаем лапник. Пригодились лопатины, те что Карлуха в мешке таскает, топоры из них наскоро смостырили. Работаем почти молча — принеси то, подай это. Вот и все разговоры. Да оно и понятно почему? На душе скверно. Как не старайся, а про Гуньку нет-нет, да и вспомнишь. Вот она жизнь, ещё сегодня был человек и нет его.

Вечер не наступил, а шалаш стоит. Не большой, но и не маленький. Всем места хвати ещё и останется.

В центре отрыли ямку под костерок, развели огонь. Дым уходит через дыру в крыше. Мы такие жилища с дядькой Толганом не один раз строили. У него и перенял, научился вязать лапник. Хороший был дядька, многому он меня научил. Только нет его, и Гуньки тоже нет.

Кхала принесла воду и ушла. Сказала — за грибами на луг. В лесу грибов куда больше чем на лугу, после дождей они везде вылезают. Зачем куда-то ходить, всё под боком. Не стал я её отговаривать. Плохо ей, печалится за Гунькой, пусть побудет сама.

Карлуха тоже сильно горюет. Не припомню что бы в Бочке они с Гунькой водили большую дружбу. Да и в дороге не особо-то ладили. Ходит Коротун как в грязи извалялся, хмурый, неприветливый.